Безумие толпы - Луиза Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы встретились в гостиной, – сказала Колетт, – и принялись искать Дебби. Нам в голову не пришло, что случилась трагедия. И мы никак не предполагали, что это произошло с Дебби. Однако потом, когда найти ее не удалось и нам велели никуда не уезжать, а время шло…
– Что-нибудь еще вы можете сказать о сегодняшней ночи? – перебил Гамаш. – Вы видели что-нибудь, слышали?
Обе женщины отрицательно замотали головой. Потом Эбигейл задумалась.
– Мне запомнилась одна вещь, но вы подумаете, что это я из мести…
– Пусть вас не волнует то, о чем я подумаю, – сказал Гамаш. – Просто расскажите об этом.
– Есть еще один человек, которого я не видела ни у телевизора, ни позднее в доме. Винсент Жильбер.
Гамаш пошарил в памяти и понял: он тоже не видел Жильбера. Он посмотрел на почетного ректора Роберж – та покачала головой.
Оставалось спросить еще об одном.
Он подался в сторону Эбигейл Робинсон:
– Зачем вы приехали сюда? На вечеринку.
– Если вам так нужно знать, то я приехала повидаться кое с кем.
Значит, она и в самом деле приехала увидеть, может, даже потребовать каких-то объяснений у Винсента Жильбера, подумал Гамаш.
– С Рут Зардо, – сказала Эбигейл, – чтобы поблагодарить ее за то, что использовала ее стихи. Она оказала мне немалую помощь.
Глава двадцать вторая
Остальные допросы они провели довольно быстро.
Родителям малышей рассказывать было почти нечего: они были заняты тем, что пытались успокоить своих чад, – дети не могли угомониться, несмотря на то что объелись сладкого и валились с ног от усталости.
Допросили Анни, Даниеля и Розлин, и те, признавшись, что ничего не видели, ушли вниз по склону, унося своих отпрысков, чтобы поскорее уложить их спать.
Жан Ги у дверей поцеловал Анни и детей.
– Приду, как освобожусь.
К этому времени профессор Робинсон и почетный ректор Роберж отбыли домой в сопровождении эскорта Sûreté.
Криминалисты продолжали работу. Тело Дебби Шнайдер все еще находилось в палатке и подлежало отправке в морг по окончании следственных действий.
Время приближалось к трем часам ночи, когда полицейские начали допрашивать подростков и их родителей.
Подростки, казалось, дали обет молчания, действовавший до первого вопроса Бовуара. И тут они разговорились. Да, они стащили у родителей пиво, сидр и «Тетушку Марию»[71], отнесли в лес и спрятали в сугробе.
Бовуар проникся некоторой долей симпатии к воришке «Тетушки Марии», который выглядел совершенно зеленым. Бовуар вспомнил свой первый глоток спиртного. Они с приятелем сделали свой коктейль – смешали виски, пиво, вино и «Драмбуи»[72].
Что было дальше, он не помнил, пока не пришел в себя, лежа лицом в траве и собственной блевотине.
Последнего подростка, которого они допросили, звали Жак Бродер. Именно он и обнаружил тело.
Спортивный и красивый парень, похоже, был заправилой в группе. Но Бовуар быстро понял, что за бравадой скрывается перепуганный мальчишка. Он сидел между своими родителями и выкладывал все без утайки:
– Мы спрятали бутылки в сугроб. Потому что слышали, что от теплого алкоголя тошнит.
– Тошнота определяется не температурой, – заметил Бовуар. Его голос смягчился. Он чувствовал, что парню хочется выговориться, что ему это необходимо. – Тебе ничего не грозит. По крайней мере, с нашей стороны. Просто расскажи нам, что ты видел.
Жак посмотрел на родителей, те закивали.
– К полуночи мы были уже довольно пьяны. Мне приспичило пописать, и я пошел в лес. Фейерверк освещал лыжню, и я шел по ней, пока не решил, что здесь меня никто не увидит, и тогда отлил на дерево.
Паренек вздохнул, вспомнив о чувстве облегчения, которое испытал тогда.
Его отец с неодобрительным видом резко набрал в легкие воздух, а мать сжала губы то ли в ярости, то ли пытаясь сдержать улыбку.
– Но тут фейерверк кончился, и стало дико темно. Я включил фонарик телефона и огляделся. Вот тогда-то я это и увидел.
– С этого момента поподробнее, – сказал Бовуар. – Что ты увидел?
Парень задумался, прежде чем заговорить снова.
– Темное пятно на снегу – типа большая ветка упала. Я прежде в этом месте не бывал.
– Прежде? Значит, ты уже ходил в лес?
– Ну да, ходил.
– Помочиться?
– Да. И проблеваться.
Теперь отец Жака застонал по-настоящему.
– Да бога ради, Жоф, – сказала его жена. Она чуть наклонилась вперед, чтобы сын не мешал ей смотреть на мужа. – Я познакомилась с тобой, когда тебе было пятнадцать. Это случилось на вечеринке в день Иоанна Крестителя. Ты стоял, держась за дерево, и блевал. Оставь мальчика в покое.
Ее замечание чуть ли не увело допрос в сторону, потому что Бовуару захотелось поспрашивать о том происшествии. Например, как ее мог привлечь…
Но он поборол в себе это желание.
– И когда ты в последний раз был в лесу, перед тем как обнаружил тело?
– Не могу сказать точно.
– Попробуй вспомнить. До хлопушек?
– Тех, что вас так напугали?
– Да, – кивнул Бовуар. – Именно.
– Кажется, это было немного позже. Примерно без десяти двенадцать. Я зашел в дом, смотрел «Пока-пока».
– Ты видел, чтобы кто-нибудь еще ходил в лес?
– Мои друзья.
– Это понятно. А взрослые?
Он задумался и отрицательно покачал головой. Затем вдруг вспомнил:
– Да. Две женщины. По крайней мере, мне показалось, что это женщины. Они постояли у костра, а потом пошли прочь. Я испугался, что они найдут бухло, но они вроде просто гуляли. Я даже не уверен, что они зашли в лес.
– А ты видел, как они вернулись?
– Нет.
– Давай-ка поговорим о твоей находке, – предложил Бовуар. – Что ты сделал, когда увидел тело на снегу?
– Я подумал, что кто-то набросал там одежду. Позвал друзей.
Детективы знали, что это был естественный поступок, отчего он не становился менее досадным.
– И?.. – произнес Бовуар.
– И мы присмотрелись получше.
– Ты прикасался к телу?
– Нет, – сказал парень. – Но…
– Ну, слушаю.
– Я его потыкал.
– Как это?
– Нашел палку и потыкал.
– Жак! – воскликнул его отец.
– А что? Я же не знал… И тогда только сообразил… – На подбородке Жака обозначилась ямочка, губы сжались, а отец накрыл руку сына своей и слегка пожал. – И тогда, – парень вздохнул, – мы, – он вытер глаза рукавом, – все стали звать на помощь.
Бовуар протянул руку, похлопал его по колену:
– Ну-ну. Я постоянно сталкиваюсь с такими вещами, но каждый раз мне все равно не