Безумие толпы - Луиза Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шнайдер. И простите меня за то, что не верю вам на слово. В полночь вы мне не попались на глаза. И на фейерверке я вас не видел.
– Вы меня не видели, потому что не смотрели на меня.
В словах, произнесенных столь откровенно, была чистая правда.
Никто, включая его самого, не искал героиню Судана – возможно, будущего лауреата Нобелевской премии мира, – никто не пожелал ей bonne année. Никто не пожелал здоровья, счастья, долгих лет.
Никто не захотел обнять ее. И, подозревал Гамаш, у нее тоже не было такого желания.
– Это не означает, что вы там были, – настаивал он.
– И не означает, что я убила не того человека.
– Что вы делали в течение нескольких минут до и после полуночи?
– Я смотрела это дурацкое шоу по телевизору. Потом вышла полюбоваться фейерверком. – Она помолчала. – Я никогда прежде не видела фейерверков своими глазами. Они были… – Хания подыскивала нужное слово, и Гамаш ждал, что услышит что-нибудь оскорбительное. – Очень красивыми. Я почти умилилась. Как они освещали деревню внизу! Я сейчас говорю не о пиротехнике, а о старике и мальчике, которые запускали огни на заднем дворе. – Она казалась уставшей, но при этом спокойной. – Хорошо время от времени получать напоминания о том, что такие вещи существуют.
– Какие вещи?
– Красота. Покой. – Она выдержала его взгляд. – Доброта. Но они хрупкие и могут очень легко исчезнуть, если люди не хотят делать то, что нужно для их защиты.
– Я не думаю, что доброта такая уж хрупкая, – сказал Гамаш.
Сидя в углу, молодой агент переводила взгляд с одного на другого. Она не была уверена, что все понимает: разговор шел по-английски. Неужели они – старший инспектор и подозреваемая – беседуют о доброте?
– Если не хрупкая, то по крайней мере переменчивая, – возразила Хания. – Добро. Зло. Жестокость и доброта. Вина и невиновность. То или иное действие может содержать в себе все это, в зависимости от точки зрения. Впасть в заблуждение так просто, разве нет, старший инспектор?
– Например, поверить, что убить одного человека, чтобы спасти миллионы, – это акт мужества?
– Не думаю, что это заблуждение.
– А если вы убьете не того человека?
– Если я убью? – Она снова улыбнулась. – Еще раз повторюсь, и, пожалуйста, на сей раз слушайте внимательно. Я не убивала эту несчастную женщину. И кто знает, – возможно, ее убили не по ошибке.
– Почему вы так говорите?
– Эта вероятность существует. Может, она знала что-то. Или видела. А может, тут поселился маньяк. Я бы начала проверку со старухи с уткой. Лично я считаю, что утка опаснее старухи. Вы знали, что люди выращивают бойцовских гусей? Очень злые птицы.
Бовуар кивнул: на фермах он несколько раз спасался бегством от гусей и как минимум от одного злобного кролика. И он тоже подозревал, что Роза, вероятно, не в своем уме.
– Разговор с вами был очень полезен. – Гамаш поднялся. – Вы ночуете здесь?
– Да. Эта художница снова приглашала меня к себе, но я видела: она делала это скорее из чувства вины, чем искренне.
– Она хороший человек, – не согласился Гамаш. – Хороший друг. Думаю, приглашение было сделано от души.
– А еще вы думаете, что я сегодня совершила убийство. Простите, что я не принимаю ваше мнение всерьез.
– Это был вопрос, а не мнение, – произнес Гамаш, провожая ее до двери.
Но прежде чем взяться за ручку, Хания остановилась и повернулась к нему:
– Вы мне сказали, почему, по-вашему, у меня могло возникнуть желание убить профессора Робинсон. А теперь позвольте мне пояснить, почему я не стала бы этого делать.
– Слушаю.
– Потому что, каким бы удовлетворительным ни было убийство, я знаю, что со смертью человека не умирают его идеи. Напротив. Если вы хотите, чтобы чья-то идея процветала, то наилучший способ сделать это – предъявить тело мученика. Я не желаю, чтобы идеи Робинсон распространились, но кто-то может считать иначе. Об этом стоит подумать, старший инспектор.
– Merci, – кивнул Гамаш, которому приходили в голову именно такие мысли, особенно в связи с покушением в спортзале. И возможно, из-за убийства, совершенного нынешней ночью.
Но на него произвел впечатление тот факт, что мадам Дауд так быстро додумалась до этого.
– Я немалую часть вечера провела, наблюдая за профессором Робинсон. Хотите знать, что я видела? Я видела лису.
Гамаш вскинул брови.
– Вы удивлены? Как, по-вашему, я осталась живой, когда столько народа вокруг меня погибло? Я внимательно наблюдала. Между изнасилованиями и избиениями, когда мучили меня и других, я смотрела, слушала и в конце концов поняла, как устроен мир. Как действует человеческая природа. Вот почему я не сильно люблю людей. Или природу, если уж об этом речь.
– А кроме перечисленного, вроде и нет ничего, – вмешался Бовуар.
– Верно.
– Ну как же, фейерверки-то есть, – возразил Гамаш и увидел улыбку на лице Хании.
– Хотите знать, что я вижу, когда смотрю на вас? – спросила она.
– Не очень.
– Я вижу льва.
Глава двадцать третья
Перед появлением следующего опрашиваемого Бовуар успел переспросить:
– Лису?
– Думаю, она имела в виду басню Лафонтена, – сказал Гамаш. – «Мор зверей».
Звери, заболевшие чумой.
– Ах да. Я-то только на Оноре смотрел. Он был такой восхитительный кролик.
– Один из лучших, – согласился Гамаш.
– А кто был лисой?
– Та хитрюга, которая убедила других, что виновен тот, кто на самом деле невиновен. Обвинение жертвы.
– Это похоже на профессора. Но в вас мадам Дауд увидела льва.
Гамаш, в отличие от Бовуара, не был уверен, что мадам Дауд сделала ему комплимент.
Льва, который номинально считался главным, лиса обвела вокруг пальца.
Гамаш задумался: кем из зверей этой басни могла быть Хания Дауд?
Она спросила, как, по его мнению, она сумела выжить, после того как ее подвергли изнасилованиям и пыткам. Если честно, он не знал, но предполагал, что для такой стойкости были две особые причины. Жгучее желание мести, которое дотла испепеляло отчаяние, а также способность, готовность Хании в свое время стать такой же жестокой, как и ее мучители.
Такое прошлое трудно было забыть, когда человек возвращался в цивилизованное общество, и это хорошо понимали солдаты. Как и лиса.
– Ну хоть одна хорошая новость есть, – сказал Жан Ги, показывая свой телефон. Пришло сообщение из полицейского отделения в Абитиби. – Они задержали брата Тардифа в охотничьем домике близ Валь-д’Ора. Завтра утром его доставят сюда.
Теперь к ним в комнату вошел Винсент Жильбер. Он был растрепан больше обычного; седые волосы торчали во все стороны. Под глазами набрякли мешки, на