Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Борис Львович Астауров. Владимир Александрович Энгельгардт

Борис Львович Астауров, один из наиболее уважаемых советских генетиков, был избран действительным членом Академии наук СССР в июле 1966 года. Он принадлежал к той же московской школе генетиков Н. К. Кольцова и С. С. Четверикова, из которой вышел и Н. В. Тимофеев-Ресовский. Устав АН СССР обеспечивал академиков привилегией создавать собственные институты, и Астауров, которому было в то время 62 года, быстро этим воспользовался, основав Институт биологии развития и получив здание для него на улице Вавилова, рядом с Институтом молекулярной биологии, директором которого был академик Владимир Александрович Энгельгардт. Астауров основал также академический журнал «Онтогенез», в котором можно было публиковать статьи по проблемам развития и по теоретическим проблемам старения. К тому времени выходил и новый журнал «Молекулярная биология», главным редактором которого был В. А. Энгельгардт. (Научные журналы в условиях жесткой цензуры в массовой печати приобретали в СССР не только научный, но и политический вес.) Соседи-академики часто встречались, обсуждая различные планы и события. Их, конечно, раздражало то, что в работе биологического отделения АН все еще приходилось считаться с академиком Т. Д. Лысенко и его последователями. Лысенко сохранял все свои академические привилегии, был директором большой экспериментальной базы АН «Горки Ленинские», представлял статьи своих сотрудников для публикации без рецензий и вмешивался во многие научные программы. В одну из таких встреч в конце 1966 года, подробностей которой я не знаю, у Астаурова и Энгельгардта возникла мысль о том, что в новых условиях книгу Ж. А. Медведева «Биологическая наука и культ личности» можно было бы напечатать в издательстве Академии наук под более нейтральным названием и в серии «История науки». Это предложение было сформулировано как докладная записка президенту АН СССР М. В. Келдышу. Совершенно неожиданно Келдыш отнесся к идее положительно и создал своим приказом комиссию АН по этому вопросу из двенадцати академиков и членов-корреспондентов. Главой комиссии был назначен академик Н. Н. Семенов, лауреат Нобелевской премии, директор Института химической физики и вице-президент АН СССР.

С Владимиром Александровичем Энгельгардтом я познакомился еще в 1953 году в созданном тогда в Москве Государственном издательстве иностранной литературы. Энгельгардт, уже знаменитый биохимик, возглавлял в этом издательстве научный совет по биологии, который решал, какие книги иностранных авторов важно перевести на русский язык. Я в то время был еще младшим научным сотрудником, жил за городом и для дополнительного заработка и практики в английском брал работу в издательстве по редактированию переводов обзоров и книг по биохимии белков и нуклеиновых кислот. Не только заработок, но и сами книги представляли для меня интерес. У каждой из них кроме переводчика и титульного редактора, обычно известного ученого, писавшего предисловие, был и редактор, который проверял точность перевода и терминологию. Нельзя было не заметить, что биологическая редакция этого издательства выпускает много переводов очень важных книг по биохимической и медицинской генетике и цитологии, которые в условиях господства «мичуринской биологии» в СССР советские авторы не могли бы ни написать, ни опубликовать. Издательство иностранной литературы обеспечивало биологов сведениями, которые цензура и редакторы-лысенковцы удаляли из работ советских авторов. В условиях диктатуры Лысенко все эти переводы имели неоценимое значение. Однажды, насколько я помню в 1954 году, я приобрел книгу по биохимической генетике, на титуле которой значилось: «Перевод с английского А. А. Баева. Под редакцией и с предисловием академика В. А. Энгельгардта». Я спросил в редакции, кто такой А. А. Баев. Мне по секрету объяснили, что Баев – в прошлом аспирант Энгельгардта, арестованный в 1937 году и отбывавший срок в Норильске. После досрочного освобождения по ходатайству Энгельгардта Баев, отбывая ссылку, два года работал в Сыктывкаре и защитил там кандидатскую диссертацию в филиале АН. Но в 1948 году он был повторно арестован и возвращен в Норильск, где работал в больнице. (В 1948 году все освобожденные жертвы террора 1936–1938 годов были повторно арестованы.) В Норильске вместе с Баевым жили его жена и двое детей. Заключая с Баевым договора на переводы с английского, которые очень хорошо оплачивались, Энгельгардт старался помочь его семье материально и поддерживать интерес своего ученика к науке. Он считал Баева своим наиболее талантливым аспирантом. На такой благородный поступок в то время редко кто был способен. (А. А. Баева реабилитировали в 1956 году, а в 1966-м избрали членом-корреспондентом АН СССР.)

В начале 1967 года меня пригласили к директору Института химической физики Н. Н. Семенову. Институт размещался на Воробьевском шоссе рядом с институтом П. Л. Капицы. Капица и Семенов были друзьями еще со студенческих лет в Петрограде. Семенов, которого я раньше не знал, принял меня очень приветливо. О работе комиссии по изданию моей книги я тогда почти ничего не знал. Возможно, что формальных заседаний и не было, все решалось телефонными разговорами. Через Б. Л. Астаурова я передал в комиссию последний вариант рукописи, которая не обновлялась с 1965 года. Семенов сообщил мне, что комиссия единодушно рекомендовала мою книгу к публикации, но при условии, что я напишу заключительный «оптимистический» раздел о тех изменениях, которые произошли в советской генетике и биологии в 1964–1966 годах. Я с большой радостью согласился и в течение двух месяцев интенсивно работал, отложив все дела. В итоге книга была дополнена Частью III «Последняя фаза дискуссии (1962–1966)», которая освещала обострение конфликтов в 1963–1964 годах, падение Хрущева и Лысенко и реформы в биологии в 1965 году. Дополнил я книгу и большим количеством фотографий участников дискуссий. Заключительный раздел был посвящен мемориальному Менделевскому симпозиуму в Брно. Однако, анализируя причины, по которым господство псевдонауки в биологии оказалось в СССР столь длительным, неизбежно приходилось перечислять некоторые факторы, например деление наук на «советские» и «буржуазные», которые не исчезли и в 1967 году.

Новый, дополненный и переработанный, вариант книги пошел в издательство Академии наук с решением комиссии, утвержденным президентом АН СССР. Однако в издательство меня не вызывали и подписать договор не предлагали. Прождав три месяца, я сам поехал туда. Меня принял заместитель главного редактора и объяснил, что планы издательства на 1968 и 1969 годы уже утверждены и рассмотрение моей рукописи в обычном порядке отложено на более поздний срок. Ускорить издание может лишь официальное постановление Президиума АН СССР, а решение комиссии Н. Н. Семенова является рекомендательным. Оно избавляет рукопись от рецензий, но не от цензуры Главлита. Это был вежливый отказ. Я оставил оба экземпляра книги в издательстве, они, возможно, лежат там в архиве и до сих пор.