За закрытой дверью - Бернадетт Энн Пэрис

Минут через пятнадцать меня потянуло в сон, я почти сразу заснула и проспала как убитая четырнадцать часов. Проснулась с туманом в голове и какой-то совершенно невообразимой жаждой. Джек весил вдвое больше меня, и я рассудила, что, если дать ему восемь таблеток, эффект будет примерно тот же, но оставшихся у меня шестнадцати таблеток явно недостаточно, чтобы его убить. Это удручало: значит, мне самой придется доводить дело до конца, пока он будет без сознания. Конечно, я хотела видеть его мертвым, но сомневалась, что смогу сходить на кухню за ножом и всадить его ему в сердце, когда придет время.

Решив не забегать вперед, я сосредоточилась на ближайшей цели: добиться, чтобы Джек, принося виски, оставался со мной подольше. Аргументы те же – я схожу с ума оттого, что целыми днями ни с кем не разговариваю. Я рассчитывала, что в конце концов его потянет выпивать вместе со мной, как в день рождения Милли. В противном случае у меня не осталось бы никакой возможности подсыпать ему таблетки.

Удача улыбнулась мне, когда дело Томазина перестало казаться Джеку таким уж однозначным. Прошла первая неделя заседаний; я сидела на кровати и, прихлебывая виски, слушала его жалобы на многочисленных свидетелей, которых Энтони Томазин вызвал в суд, чтобы они охарактеризовали его моральный облик и репутацию. Я заметила, что Джеку самому не помешает выпить. Он сходил вниз и принес виски и себе. С тех пор он каждый вечер приходил с двумя стаканами и засиживался у меня все дольше, и тогда я поняла: ему нужно с кем-то говорить о происходящем в суде. В детали он не вдавался, однако и без того было ясно, что Энтони Томазин с нескончаемым потоком влиятельных заступников, характеризующих его самым лучшим образом, выстроил железобетонную защиту. Дело затягивалось; Джек ни разу не заговорил о Таиланде, и я подумала, что он отменил или отложил поездку.

Накануне запланированного вылета он, как обычно, поднялся ко мне с двумя стаканами.

– Пей скорее, – сказал он, протягивая мне виски. – Тебе еще вещи собирать.

– Какие вещи?

– Забыла? Мы завтра едем в Таиланд.

Холодея от ужаса, я подняла на него глаза.

– Но как мы поедем, если суд еще не закончился? – выговорила я заикаясь.

– Закончится завтра утром, – угрюмо ответил он, щедро плеснув себе виски.

– Я и не знала, что присяжные уже ушли совещаться…

– Два дня как совещаются. Обещали вынести вердикт завтра до обеда.

Приглядевшись, я заметила, что вид у него изнуренный.

– Но ты ведь выиграешь?

Он залпом осушил почти весь стакан.

– Тупая тварь соврала мне.

– Ты о чем?

– У нее был любовник.

– Так значит, это его рук дело?

– Нет. Мужа, – ответил он ледяным тоном (никому не признался бы, что его уверенность поколебалась, даже мне).

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, правда?

– Ты не представляешь, как я рад, что мы уезжаем, – сказал он, прикончив остатки виски. – Если я не убедил присяжных, это будет мой первый провал, и журналисты ни в чем себе не откажут. Я уже вижу их заголовки – «Падший Ангел» или что-то в этом роде, такое же примитивное. Ты допила? Пора собираться.

Доставая из шкафа одежду под надзором Джека, я молилась, чтобы он не заметил, как меня трясет. Кидала в чемодан что попало, думая лишь о том, что должна убить его завтра, после заседания, – то есть намного раньше, чем планировала, наивно понадеявшись на отмену поездки. К счастью, он сам был поглощен раздумьями. Понимая, насколько важна для него победа, я забеспокоилась: в каком настроении он вернется из суда? Вылет вечером, но если он проиграет, то может сразу рвануть в аэропорт, чтобы избежать общения с прессой, а тогда я не успею подмешать ему таблетки! В ту ночь я впервые в жизни по-настоящему молилась. Перечислила Богу все зло, которое Джек уже совершил, и напомнила о его кошмарных планах. Я думала о Молли. О том, как он запер ее в чулане и оставил умирать без воды. И о Милли. Об уготованной ей судьбе, о комнате в подвале. А потом вдруг пришло решение. Я поняла, как действовать, чтобы убить наверняка. Это было гениально. Великолепно. И в случае успеха позволяло мне выйти сухой из воды.

Мы взлетаем, и я наконец немного расслабляюсь. Конечно, я и в Бангкоке буду вздрагивать от каждого шороха. Сомневаюсь, что ощущение опасности когда-нибудь покинет меня; я все время жду, что Джек доберется до нас, и, хотя знаю, что с Милли в школе ничего плохого не случится, мне от этого не легче. Сначала я хотела взять ее с собой. Сказать Дженис, будто Джек распорядился отправить Милли по своему билету, и попросить привезти ее в аэропорт. Но потом решила, что лучше ее сюда не втягивать. Мне и без того будет непросто держать себя в руках, а если еще придется смотреть за Милли, я точно не справлюсь. После сегодняшних событий меня любой пустяк выведет из равновесия, которое я пока с таким трудом сохраняю. Ну ничего; вот приеду в отель, и там, наедине с собой, можно будет ненадолго снять маску.

Паспортный контроль в Бангкоке превращается в настоящую пытку. Кажется, Джек вот-вот положит руку мне на плечо, хотя ясно, что он никак не мог добраться сюда раньше меня. Прежде чем сесть в такси, я вопреки здравому смыслу заглядываю в лицо водителю: вдруг за рулем Джек?

В отеле меня сердечно приветствует мистер Хо – тот самый администратор, настрочивший рапорт о моем поведении. Он удивляется, что я одна, а я недоумеваю в ответ: неужели он не получил письмо от Джека, в котором тот просит его позаботиться обо мне до его приезда? С превеликим удовольствием, заверяет мистер Хо; ужасно жаль, что неотложные дела не позволяют мистеру Энджелу приехать раньше среды.

А ваш муж, мистер Джек Энджел, спрашивает он после некоторого колебания, не тот ли это мистер Энджел, о котором пишут английские газеты в связи с делом некоего Энтони Томазина? Совершенно верно, сообщаю я доверительным тоном; это действительно тот самый мистер Энджел, однако мы надеемся на деликатность мистера Хо и хотели бы сохранить наше местонахождение в тайне. В вечерних новостях, продолжает мистер Хо, вроде бы говорили, что присяжные вынесли оправдательный приговор. Все так и было, подтверждаю я. О, мистер Энджел, должно быть, очень расстроен, сокрушается он. Ужасно расстроен, соглашаюсь я, тем более что он проиграл впервые в жизни. А как я, держусь? – интересуется мистер Хо, регистрируя меня в отеле (деликатный намек на мою психическую неуравновешенность); хорошо ли долетела? Не получилось поспать, отвечаю я. О, он сейчас повысит нам категорию номера до люкса; это самое малое, что он может сделать для такого замечательного постояльца, как мистер Энджел! Испытываю колоссальное облегчение и почти готова его расцеловать: какое счастье, что мне не придется возвращаться в ту комнату, где я узнала, что мой муж – чудовище!

Мистер Хо сам провожает меня в номер. Наверняка он удивляется, почему Джек, будучи успешным адвокатом, всегда снимает такую конуру. Стараюсь внушить ему мысль, что на отдыхе Джеку хочется сохранять инкогнито и он не желает сорить деньгами, привлекая внимание. Говорю намеками, но суть он улавливает.