Святилище - Кейт Мосс

Вдруг Мередит проснулась, как от удара, широко распахнув глаза в темноту. Каждый нерв в ее теле напрягся до дрожи. Каждый мускул, каждая жилка дрожали, как скрипичные струны.

Кто-то пел.

Нет, не пел. Играл на рояле. И совсем близко.

Она села. В комнате было холодно. Тот же пронизывающий холод, что тогда, под мостом. Мередит готова была поверить, что различает частицы света и тьмы, и тень, изломившуюся перед ее глазами. Откуда-то потянул ветер, хотя она могла бы поклясться, что окна закрыты, — легкий ветерок погладил ее плечи и шею, прошел над кожей, не коснувшись, настойчиво шепча: «В комнате кто-то есть».

Она сказала себе, что этого не может быть. Она бы услышала. Но все доводы превозмогала уверенность, что в ногах ее кровати кто-то стоит и смотрит на нее. Два глаза горели в темноте. Холодные струйки пота скатились у нее между лопатками и в ложбинку груди.

Адреналин подхлестывал:

«Давай! делай!»

Она сосчитала до трех, потом, в приступе отваги, перевернулась и щелкнула выключателем.

Темнота рассыпалась. Все обычные постоянные предметы вернулись приветствовать ее. Все на своем месте. Шкаф, стол, окно, полочка, письменный стол-бюро — все, как должно быть. Большое зеркало у двери в ванную отразило свет.

Никого.

Мередит сползла головой на деревянный подголовник. Облегчение захлестнуло ее. На тумбочке мерцали красные цифры часов: четыре сорок пять. Никаких глаз, просто красные цифры электронного будильника отразилась в зеркале.

Самый обыкновенный кошмар.

Можно было ожидать после такого дня.

Мередит скинула одеяло, чтобы остыть, и полежала немного, сложив руки на груди, в позе фигуры на надгробии, а потом встала с постели. Ей нужно было пошевелиться, сделать что-нибудь. Не лежать просто так. Она вытащила из мини-бара бутылку минеральной воды, потом прошла к окну и выглянула в затихший сад, все еще освещенный луной. Погода переменилась, и на террасе блестели дождевые лужи. Над вершинами деревьев плавал в неподвижном воздухе белый туман.

Мередит нажала теплой ладонью на холодное стекло, будто хотела оттолкнуть дурные мысли. Не в первый раз ее одолели сомнения: во что она ввязалась? Что, если искать-то нечего? До сих пор мечта добраться до Ренн-ле-Бен, вооруженной тонкой пачкой старых снимков и листком с нотами, толкала ее к действию.

И вот она здесь, и сама видит, как мал этот городишко, и уверенность ее быстро тает. Сама мысль проследить корни семьи, не зная даже настоящих имен, представляется безумием. Глупая мечта, подцепленная в сентиментальных фильмах.

Не из настоящей жизни.

Мередит не смогла бы сказать, сколько она простояла так у окна, думая и передумывая все заново. Только заметив, что ступни онемели от холода, она обернулась взглянуть на часы. И вздохнула с облегчением. Шестой час утра. Она убила достаточно времени. Разогнала призраков, демонов ночи. Лицо в воде, фигура на дороге, пугающие образы карт.

На этот раз, когда она улеглась в постель, комната показалась мирной. Никакие глаза не пялились на нее, ничто не мерцало в темноте, только подмигивали электронные циферки на будильнике. Она закрыла глаза.

Ее солдат слился с Дебюсси и превратился в Хола.

Понедельник, 21 сентября 1891

Леони зевнула и открыла глаза. Она закинула бледные тонкие руки за голову и покачалась на пышных белых подушках. Несмотря на хорошую порцию «Бланкетт де Лиму», принятую с вечера, — а может, как раз благодаря ей — спала она сладко.

Желтая комната в утреннем свете выглядела мило. Леони немного повалялась в постели, прислушиваясь к редким звукам, нарушавшим глубокую тишину сельского утра. Рассветная песня птиц, ветер в листьях. Это было куда приятнее, чем просыпаться в серых парижских сумерках под металлический лязг с вокзала Сен-Лазар.

В восемь часов Мариета внесла поднос с завтраком. Поставив его на стол у окна, она раздвинула занавески, и комнату залили первые, рассеянные лучи солнца. Сквозь неровное стекло старого окна видно было яркое голубое небо с длинными пушистыми хвостиками белых и лиловых облаков.

— Спасибо, Мариета, — поблагодарила она. — Я сама справлюсь.

— Очень хорошо, мадомазела.

Леони сбросила одеяла и спустила ноги на ковер, нащупывая шлепанцы. Сняла висевший на створке двери голубой кашемировый халат, поплескала оставшейся с вечера воды в лицо и села к столу перед окном, чувствуя себя совсем взрослой — одинокий завтрак в собственной спальне! Дома такое удовольствие выпадало ей, только когда у маман гостил Дюпон.

Она приподняла крышечку дымящегося кофейника, выпустила, как джинна из лампы, восхитительный аромат только что поджаренного кофе.

Рядом с серебряным кофейником стоял кувшин пенистого теплого молока, мисочка с белыми кубиками сахара и парой серебряных щипчиков. Приподняв отглаженную салфетку, она нашла под ней тарелку с белым хлебом — золотистая корочка была еще теплой — и блюдечко со взбитым, как сливки, маслом.

В трех фарфоровых мисочках стояли три разных сорта варенья и еще плошка компота из айвы и яблок.

За едой она разглядывала сад. Белый туман висел над долиной между холмами, над ним просвечивали верхушки деревьев. Лужайки под сентябрьским солнцем выглядели мирными и неподвижными, ветер, которым грозил вчерашний вечер, не шевелил траву.

Леони надела простую шерстяную юбку и блузу с высоким воротом, потом подобрала книгу, которую принес ей вчера Анатоль. Ей пришло в голову самой осмотреть библиотеку, пошарить на пыльных полках, погладить шершавые корешки. Если ей сделают замечание — хотя почему бы, ведь Изольда вчера предложила им чувствовать себя как дома — она всегда может сослаться на то, что хотела поставить на место брошюру мсье Бальярда.

Она открыла дверь и шагнула в коридор. Весь дом, казалось, еще спал. Все было тихо. Не звенели крышки кофейников, из комнаты Анатоля не слышалось свиста — он всегда насвистывал по утрам — никаких признаков жизни. И холл внизу пустовал, хотя за боковой дверью звучали голоса слуг и далекий звон кухонной посуды.

Библиотека занимала юго-западный угол дома. К ней вел коридорчик, втиснутый между гостиной и дверью в кабинет. По правде сказать, Леони недоумевала, каким образом Анатоль наткнулся на него. У него вчера не было времени как следует осмотреть дом.

При всем при том в коридоре было светло и легко дышалось. Хватило в нем места и для небольших стеклянных витрин, укрепленных на стенах. В первой красовался марсельский и руанский фарфор; во второй маленькая старинная кираса, две сабли, рапира, напоминавшая излюбленное оружие фехтовальщика-Анатоля, и мушкет. В третьем ящике, который был меньше других, хранилась коллекция военных медалей и лент, разложенных на синем бархате. Никаких указаний, кого и за что ими награждали. Леони решила, что они когда-то принадлежали Жюлю.