Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

Я слыхала, что у бедного раба на Севере много друзей. Я верила, что в будущем мы найдем некоторых из них. Было решено считать друзьями всех, пока они не докажут обратное. Я поблагодарила доброго капитана за все знаки внимания и сказала, что никогда не перестану быть благодарной за ту услугу, которую он нам оказал. Я дала ему письмо для друзей, которых оставила на родине, и он пообещал его доставить. Нас усадили в шлюпку, и примерно через пятнадцать минут мы высадились на деревянную пристань в Филадельфии. Пока я стояла там, озираясь, дружелюбный капитан тронул меня за плечо и сказал:

– За вами высадился цветной мужчина, который кажется мне человеком порядочным. Я поговорю с ним о поездах на Нью-Йорк и скажу, что вы желаете продолжить путь.

Я поблагодарила его и попросила подсказать магазины, где можно купить перчатки и вуали. Капитан дал указания и сообщил, что будет разговаривать с тем цветным мужчиной до моего возвращения. Я спешила, как могла. Постоянный моцион на борту судна и частые растирания с соленой водой почти вернули подвижность конечностей. Шум большого города смутил меня, но я нашла указанные лавки и купила двойные вуали и перчатки для себя и Фэнни. Лавочник посетовал, что на них «очень высокая пошлина». Я никогда раньше не слышала этого слова, но не призналась в этом. Если бы он понял, что я нездешняя, мог бы спросить меня, откуда я родом. Я дала золотую монету, и когда он протянул мне сдачу, пересчитала ее и выяснила, сколько составляет эта самая «пошлина», после чего вернулась на пристань.

Там капитан представил мне упомянутого цветного мужчину, назвав его преподобным Джеремайей Дарэмом, служителем церкви Вефиль. Мистер Дарэм взял меня за руку, словно мы с ним были старые друзья. Он сказал, что мы прибыли слишком поздно, чтобы успеть на утренний поезд в Нью-Йорк, и теперь должны ждать до вечера или следующего утра. Он пригласил меня к себе в гости, уверив, что его жена окажет сердечное гостеприимство, а подруге предоставит ночлег одна из его соседок. Я поблагодарила за такую доброту к незнакомым женщинам и сказала, что, если уж задержки не избежать, мне хотелось бы найти людей, которые прежде прибыли сюда из нашей части страны. Мистер Дарэм настоял, чтобы я с ним отужинала, пообещав, что потом поможет отыскать моих друзей. Матросы подошли, чтобы попрощаться. Я пожимала их загрубелые руки со слезами на глазах. Все они были добры к нам и оказали самую большую услугу, какую только можно вообразить.

Я никогда прежде не бывала в таком большом городе и не видала столько людей на улицах. Казалось, все прохожие смотрели на нас с любопытством. Мое лицо после сидения на палубе так обгорело и шелушилось от солнца и ветра, что, наверное, им нелегко было определить, к какому народу я принадлежу.

Миссис Дарэм оказала добрый прием, не задавая вопросов. Я устала, и ее дружеская манера общения помогла восстановить силы. Благослови ее Бог! Я была уверена, что до того, как ее сочувствие излилось на меня, ей не раз случалось утешать и другие усталые сердца. Она жила в окружении мужа и детей, под кровом, который делали священным защищавшие его законы. Я думала о своих детях и вздыхала.

После ужина мистер Дарэм пошел вместе со мной искать друзей, о которых я говорила. Они были родом из моего родного городка, и я предвкушала удовольствие оттого, что увижу знакомые лица. Дома их не оказалось, и мы двинулись в обратный путь по восхитительно чистым улицам. По дороге мистер Дарэм заметил, что, когда я говорила ему о дочери, с которой рассчитывала встретиться, он удивился, поскольку я выглядела так молодо, что он принял меня за незамужнюю женщину. Он вплотную подобрался к теме, которая была для меня крайне щепетильной. Вот сейчас он спросит о моем муже, подумала я, и что он обо мне подумает, если я отвечу правдиво? Я сказала мистеру Дарэму, что у меня двое детей – дочь в Нью-Йорке и сын на Юге. Он задал еще несколько вопросов, и я честно рассказала о некоторых важнейших событиях жизни. Это было больно, но обманывать не хотелось. Если он хочет быть другом, думала я, то должен знать, насколько я этого заслуживаю.

– Простите, если затронул ваши чувства, – сказал он. – Но я расспрашиваю вас не из праздного любопытства. Я хотел понять ваше положение, чтобы знать, смогу ли оказать какую-либо услугу вам или вашей дочери. Прямые ответы делают вам честь, но не отвечайте так откровенно всем. Это может дать некоторым бессердечным людям повод обращаться с вами презрительно.

Слово «презрительно» обожгло меня, как горящие угли. Я ответила:

– Одному Богу известно, как я страдала; и Он, я верю, меня простит. Если мне будет позволено вернуть детей, я намерена быть им хорошей матерью и жить так, что люди просто не смогут обращаться со мной презрительно.

– Я уважаю ваши чувства, – отозвался он. – Полагайтесь на Бога и руководствуйтесь благими принципами – и вы непременно обретете друзей.

Когда мы добрались до его дома, я ушла в отведенную мне комнату, радуясь возможности на некоторое время затвориться от мира. Сказанные мистером Дарэмом слова оставили в душе неизгладимый отпечаток. Они принесли исполинские тени из мрачного прошлого. Посреди размышлений я вздрогнула от стука в дверь. Вошла миссис Дарэм. Ее лицо лучилось добротой. Она сказала, что в гостиной находится их друг, противник рабства, который хотел бы увидеться со мной. Я преодолела страх перед встречей с незнакомым человеком и спустилась по лестнице вслед за хозяйкой дома. Меня засыпали вопросами, касавшимися моих приключений и бегства из рабства; но я заметила, как тщательно люди старались не сказать ничего такого, что могло ранить мои чувства. Насколько это было приятно, может понять лишь человек, привыкший к тому, что понятие человеческого существа на него не распространяют. Друг-аболиционист пришел, чтобы расспросить о моих планах и предложить помощь, если таковая понадобится. Фэнни удалось удобно устроить на время у знакомой мистера Дарэма. Общество по борьбе с рабством согласилось оплатить ее расходы на дорогу до Нью-Йорка. То же было предложено и мне, но я отказалась, пояснив, что бабушка выделила мне сумму, достаточную для оплаты расходов до конца путешествия. Нас уговорили остаться в Филадельфии на пару дней, пока для нас не найдут подходящего сопровождения. Я с радостью приняла предложение, поскольку опасалась встретить знакомых рабовладельцев, а также боялась железных дорог. Я никогда не садилась в вагон поезда, и предстоящая поездка казалась очень важным событием.

Тем вечером я ложилась в постель с такими чувствами, которых никогда не испытывала прежде. Я искренне полагала себя свободной женщиной. Мне долго не удавалось по-настоящему уснуть, а как только я погрузилась в сон, меня разбудили колокола пожарной тревоги. Я вскочила и поспешно натянула одежду. Там, откуда я приехала, в подобных случаях все торопились одеться. Белые люди считали большой пожар удобной возможностью для бунта, а посему следовало встречать его в полной готовности; цветным же велели тушить пламя. В нашем городе была всего одна пожарная повозка, и цветным женщинам и детям часто приходилось тащить ее к берегу реки и наполнять бочку водой. Дочь миссис Дарэм спала в одной комнате со мной, и, видя, что она не проснулась от этого шума, я подумала, что обязана разбудить ее.