Израиль в Москве: повесть - Ефим Лехт

— И Константин берет «субару» и тихим голосом поет.

Костик смеется, Степка двигает ушами, фильтрует базар, не забывает в кустах проверять свои сайты, оставлять свои «лайки».

Здесь их останавливает Семен Соловейчик с угрюмым питбулем.

— Здравствуй, Степа, Новый год, — хрипит он.

Невзирая на гастрит, утомительно острит. Выпускник филфака Питерского университета. То есть прошел и фил, и фак. Соловейчик — автор романа. О себе. Двухтомная сага. Жалуется на дефицит тестостерона. Произнося губные согласные, заметно плюется. Изя успокаивает:

— Знаете, Сема, вы уже не Соловейчик. Вы настоящий Соловей.

Изе нравятся графоманы. Графоманы — лучше наркоманов. Хотя это не доказано.

Приближается мрачный Гриша в винтажных сатиновых шароварах. Седая грудь, пивное брюхо, серый мусорок вокруг лысины. Пеняет на простату.

— Простата хуже воровства, — соглашается Изя. Григорий сопит, скребет щетину. Каламбур не прошел. На всякого мудреца довольно простаты.

Будучи евреем преклонных годов, Изя любит стариков. Это его target group[3]. Утомленные солнцем, евреи всех национальностей ищут место в тени. За каждым стоит пестрый бэкграунд. Тот же Гриша был, между прочим, футболистом кишиневской «Молдовы». Правый край, играл в основе, с Мунтяном.

А у Финкельштейна, узника Сиона, отец — православный священник где-то под Тулой. Игумен Серафим. Финкельштейн-сын, кстати, тоже верующий, в вязаной кипе — большой ходок по женской части. Слушайте, что он говорит:

— Сегодня я, с Божьей помощью, сниму эту телку.

Гади Финкельштейн. Неслабое имя: Гад. О, май гад!

Сосед Корнилов Арсений Ефстафьевич, несмотря на великорусские имена, удивительно похож на Бен-Гуриона, здешнего Ленина. Он — сын немца-солдатика, успевшего зачать его в сорок третьем на оккупированной территории под Жмеринкой. Сеня одет в украинскую рубаху-вышиванку и просторный чесучовый хрущевский костюм. Откуда у хлопца еврейская грусть?

— Слава Украине! — приветствует его Израиль.

Ковыляет особа, которую Изя избегает. Женщина тяжелого поведения. Она называет себя доктором, так как когда-то защитила кандидатскую в Минском заборостроительном институте. С тех пор банальности изрекает с апломбом. Любит провоцировать и гадить. Редкий случай взаимной ненависти.

Игорь Семенович Шафиров служил на радио «Свобода». Видно, оттуда у него слоган «век свободы не видать». Впрочем, возможно, слоган появился раньше. Говорят, он тянул срок в лагерях. Там его этапировали и эпатировали. В Мордовии мордовали, в Коми он лежал в коме. В общем, колымские рассказы.

Могучий Вэлвл Чернин. Всегда с пистолетом на поясе. Идишское имя не менял. С первого класса хмельницкой школы терпеливо настаивал, что он Вэлвл. Под хихиканье, четко, по буквам: вэ, э, эл, вэ, эл.

«А-а-альтэ за-а-ахэн»[4], — в русском квартале громко поет на идише араб-старьевщик. Театр абсурда.

Драит плитки дворник в сильных очках. Это Рафик Дратверман, бывший директор Шепетовского банка, а ныне трудящийся Ближнего Востока. Оранжевый жилет, седые щеки, лицо всмятку. Мама ему всегда твердила: учись, сынок, а то дворником будешь. Сынок упорно грыз гранит науки. Школа с медалью, институт, кандидатская. Подавал большие надежды. А приехав в Израиль, стал маститым дворником. Сначала из-за незнания языка — иврит остался для него нотами, рыболовными крючками. А потом — понравилось! Работа на воздухе, большие связи. Сплотился с местным населением. Он почти выдавил из себя раба. Ну, может, осталась пара капель. Теперь у него кликуха Банкир. Абсорбция его поглотила.

Изе еще повезло. Не потерял профессии. Сразу нашел работу в тель-авивской газете «Русский еврей». Рисовал карикатуры, для чего пришлось изучить физиономии всех «кто есть кто» и вникнуть в склочную жизнь местной демократии. Самое трудное было — найти свою манеру. Чтоб узнавали руку мастера. Редактору карикатуры, кажется, нравились. Он ласково матерился и неохотно платил. В прошлом он был смертник. То есть за попытку угона самолета был советским судом приговорен к смертной казни. Все уважительно называли его «пахан».

В Иерусалиме Изя брал уроки компьютерной графики у Антона Носика. Носик и привел его в газету, где сам резвился, публикуя зубодробительные фельетоны. О Иерусалим! Невероятная явь, близость к Богу!

Потом Изя оказался на студии анимации. Мультики для детей, музыкальных клипов, телереклам и даже отвязный порномульт по заказу из Голландии о дерзких похождениях вагины и пениса. Почти Гоголь с «Носом».

Густой запах скошенной травы. За рулем юркой косилки — голливудский актер Морган Фримен. Щурится, показывает Изе кукурузные зубы, кричит «Хай!». Виртуозно огибает колоннаду пальм. Настоящий слалом. Этот веселый гнедой мужик — Иегуда. Эфиоп. Вернее, афроизраильтянин.

Для краткости евреев из разных стран здесь называют румынами, поляками, марокканцами, аргентинцами. Нетрудно догадаться, что выходцы из «Совка» все сплошь «русские». Кроме разве грузин и бухарцев. Изя — русский. Какой восторг.

«Русский». Такое определение целого народа Изю всегда удивляло. По сути, «русский» — это прилагательное, отвечает на вопрос «какой?». О жителях Франции не говорят «французский», Китая — «китайский». Гражданин России просто и веско гремел бы: росс, русак, русич. Ельцинский «россиянин» звучит тускло.

Придерживая селезенку, проскакал изнуренный борьбой с животом джоггер Шломо. Худенький хасид весь в черном и в черной же шляпе рассекает на велосипеде. Хорошо сидит в седле. Да еще кричит по телефону. Все развевается: полы, шарф, тесемки, пейсы. Вейся, пейса. Очень графично. Находка для мюзикла «Йентл». На прозрачном автобусе вздрогнуло слово «Высоцкий». Реклама чая. Чай Высоцкого, сахар Бродского, книги Стемацкого. Проезжает издыхающая «лада». Здесь она иномарка. Осторожно, как на льду, взявшись за руки, передвигаются Давид Альцгеймер и Фира Паркинсон. Рявкнула гигантская фура с аршинными буквами FIMA (Filip and Maxim — лучший в мире хумус).

Шашлычная «Гой я». Гой — на идише — нееврей. На другой стороне проспекта — пивная «Гамбринус». Здесь хороши некошерные упитанные креветки в чесночном соусе. Затем (внимание!) — «Елисеевский гастроном». Наверное, москвич открыл. Кто здесь знает, что такое «Елисеевский». На магазине свежие граффити. Окна затканы изобилием.

Это место ашдодцы называют Манхэттен. К морю уходят голубые небоскребы, на гигантских экранах кувыркается реклама, на тротуаре под навесами завтракают горожане и разглядывают тех, кто разглядывает их. С уличного тренажера (street workout) Изе делает ручкой Эдик Цвейг, удивительно похожий на позднего Брежнева. Блюдет форму, помереть хочет стройным.