Израиль в Москве: повесть - Ефим Лехт

На стрельбах в Корсакове Изя решил обязательно искупаться в Японском море. Для биографии, чтобы потом было основание хвастать. Он встал до подъема и, прямо из палатки, в трусах отправился на берег. Море было серым и холодным. Когда дрожащий Изя возвращался, на берегу уже стоял чуть не весь полк, а старшина, страшно ругаясь, показывал пальцами десять суток «губы», гауптвахты.

Военный городок. Над воротами транспарант «Наша цель — коммунизм!». Артиллеристы не замечали веселой двусмысленности этого текста. Потом Изя узнал, что это называется «оксюморон».

Сахалин — вторые Сочи, солнце светит, но не очень. Девушки пахнут рыбой, на тротуарах сугробы чешуи, большой градообразующий рыбокомбинат. Долго потом после дембеля, увидев на столе дефицитную красную рыбу, он вспоминал, как кормили их в армии пожилой горбушей три раза в день. Рядовой Краснопольский наел объемную задницу, и ефрейтор Мухаметзянов с соседней койки ласково окал: «Ну и жопа, как орех, так и просится на грех».

Сержанты, старшины и офицеры очень раздражались, произнося Изину фамилию. Кроме естественной неприязни к еврею, москвичу, очкарику, еще и фамилия непристойная: Грацерштейн. Что в имени тебе моем? Когда он дослужился до ефрейтора, капитан Щербатых называл его просто — «еврейтор».

Был, правда, в третьей батарее еще один шлимазл, Эпштейн. И сержант Лукьянчук брезгливо басил: «Та шо це за хвамилия така? Як чихнув», — и довольно похоже чихал: «Э-Э-Эп-штейн!», — после чего обычно бил солдатика сапожной щеткой по коленям, ласково приговаривая: «Б-больно грамотный, вся жопа в арифметике». Любил сапоги чистить, скотина. Эпштейн ежился, терпел. О, сладкая боль изгоя. Между прочим, английский Эпштейн создал «Битлз».

Иногда, уже на гражданке, Изе снилось: он сидит на зарядном ящике, а над ним сержант Мальцев с нехорошей улыбкой поет: «Что, Хаим? Отдыхаем?»

Сохранилась фотка: испуганный Изя в длинной полишинели, большая каска надвинута на очки, в руках тяжелый карабин Симонова (СКС), на фоне сахалинского бамбука. Забавно, что после армии он долго носил шинель. Как Грушницкий. Очень стильно.

Прибыв в Израиль, Изя обнаружил, что здесь его имя пришлось впору. И звучит благородно — Исраэль. С ударением на «а». Можно сказать, тезка целой страны. Да какой! Едва ли не самой упоминаемой в мире! Святая земля, где история соединяется с географией и религией. Страна победившего сионизма. Террористами изранен, гордо реет наш Израиль. А уж как арабы его ненавидят. И антисемиты всех стран. Просто рычат от злости. Соединяются.

Чего злиться? Евреям всего лишь захотелось жить в своей, отдельно взятой стране. В Еврейландии. Товарищ, верь, настало время объединиться всем евреям. Это и есть пресловутый сионизм. Национальная идея. Хотя некоторые считают, что проект не удался. Что получилось большое гетто. Что евреи — это соль, которая в небольших количествах полезна разным странам и нечего собирать ее в одну узенькую солонку. Об этом еще Эренбург писал, кутаясь в эренбургский пуховый платок.

Что-то в этом есть. Но антисемитизма никто не отменял. Он, подобно тени, сопровождает еврея везде. Кроме Израиля. Страна могла бы называться по-другому. Иудея, например, или Авраамия. Государство Авраам. Или Hebrewland. Нет, это пошловато. Израиль — лучше. И вообще, Израиль — великая страна, иначе она называлась бы «Изя». А Россия могла бы стать Нефтегазией. Нефть, газ и Азия.

Тиха израильская ночь. Слышно, как часы на стене упорно жуют время. Стрелки ощупью добрались до семи. Изя старается не шуршать, не будить Марту, родную жену. «Шуршу ля фам». Мобильник как «боинг», посылает проблески. Ранний водитель хлопнул дверцей. Истерично заверещала сигнализация. Вздрогнуло стекло в окне — истребитель летит на Газу. Прошил небо белой ниткой.

Проснулся, забормотал радиобудильник. Насморочный голос с натугой произнес: «Сегодня шестнадцатое октября пять тысяч семьсот семьдесят первого года. Начинаем день с водкой, — Изя насторожился, — сводкой новостей». Иран обогащает уран, уран обогащает Иран, ни одна из воющих сторон, мэры приняли меры, премьер попросил Хилари Клинтон занять более гибкую позицию, депутаты наложили вето, легкого атлета наградили бронзой, шекель падает вниз, эффект будет наиболее минимальный. Обзор газеты «Едиот», постаревшей за ночь. В конце диктор сказал: «Вы скушали новости». «Наверное, слушали», — проворчал Изя. С истеблишментом у него были эстетические разногласия. Политиков он презирал. Был из «зеленых». Даже яблоки покупал только зеленые. Фирмы «Смит».

Закололо в боку. Опять почка распустилась. Почки распускаются к старости. Возможно, появился «каменный гость».

Дедушка Изя. В его детстве дедушек не было. Евреи рано погибали. Голод, погромы, войны, тюрьмы.

Так, вставать надо плавно, а то голова закружится. Вертиго. Доктор Вертиго. Завтра лететь в Москву. Надо собраться. Во всех смыслах. Разинутые чемоданы уже готовы. Экипировка, документы, подарки.

Марта умеет укладывать. Укладчица номер один. Но прежде, конечно, у нее работа над собой. Утренний намаз, легкий макияж, разговор с зеркалом. Не допускает и мысли о переходе в старушки. Красота ее с ума ее свела.

Раньше Изя был однолюб. Любил одного себя. С появлением жены пришлось любить двоих. Щепотка стихов: «Моя дорогая, любимая Марта, быть рядом с тобою — козырная карта». Время от времени Марта громко подозревает, что он ее не любит, требует возражений, доказательств. Разборки.

Но все же она его холила, а он ее лелеял. Иногда наоборот. Это было непросто. Особенно когда были живы родители. Тещу звали Матильдой, а Изину маму — Цилей. Это давало повод утверждать, что он живет между Цилей и Матильдой.

На заре совместной жизни Марта взяла с него страшную клятву: он всегда будет мыть посуду. И Изя стал профессионалом, находил даже какое-то странное удовольствие. Стер всю дактилоскопию настолько, что, когда в американском посольстве получал визу, чиновник не обнаружил на экране узоры его пальцев. Очень удивлялся. Но разрешил.

Изя никому не позволял подходить к раковине на кухне. Подруги рвались помогать, ножами соскребали тефлон со сковородок, засоряли трубы берцовыми костями, отвлекаясь на долгие телефонные беседы. Оставалось только наблюдать за низвергающейся Ниагарой.

Теплая жена продолжает слушать русскоязычное радио. Сноб Изя называет его «косноязычным». Заведение для людей с задержкой речи. Теперь в эфире воркуют две дамы из Кривого Рога. Какие-то астрологические глупости: эра пятого солнца, Козерог в первом доме, Луна в Раке, Тельца ожидает бонус. О, русская речь украинских евреек. Изя предпочитает радио на иврите. Здесь оно бодрое, задиристое. Кстати, способствует погружению в иврит. Хотя старожилы утверждают, что лучшего погружения, чем армия и тюрьма, не придумано. Изя не воспользовался этим советом и долго корчился безъязыким.