Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

Оливер был вне себя от горя, ведь это он уговорил меня кататься. Он так винил себя, что пришлось водить его к психотерапевту. Водил его Юрген, я лежала в коме. Надо отдать должное моему бывшему мужу, который оставил новую семью и сразу же приехал в Бремерхафен. Он целый месяц провел с сыном, который остался совершенно один. Каждый день Юрген безропотно вез Оливера в больницу, где сын просто брал меня за руку и разговаривал со мной. Он рассказывал мне все новости, все местные сплетни, в надежде, что это поможет мне очнуться. Я ничего этого не слышала, но каким-то оставшимся инстинктом понимала, что очень нужна сыну, это и помогло выкарабкаться. За этот месяц Юрген и Оливер сильно сблизились, чему я очень рада: после развода наш сын неохотно общался с отцом. Кроме Юргена заботу обо мне и Оли взяли на себя Гюнтер с Вейлой. Вейла нашла какого-то китайского целителя, который приходил в больницу, ставил мне иголки в голову и варил для меня какие-то травы. Этот отвар Вейла по каплям капала мне в рот. Не знаю, что именно мне помогло, но после четырех месяцев бездвижного лежания я пришла в себя.

Восстановилась я довольно быстро, если не считать того, что еще месяц не могла вспомнить многих из окружающих. Тогда китаец стал варить другие травы, которые я пила уже самостоятельно. И постепенно память вернулась. А самое главное, я вспомнила своего сына, и мысль о том, что своей болезнью я приношу ему страдания, заставила меня взять себя в руки и начать жить прежней жизнью.

Я быстро окунулась в проблемы. Оказалось, что лечение нетрадиционными методами не входит в перечень, разрешенный моей больничной кассой, поэтому китайцу пришлось платить из собственного кармана. Недешевый оказался китаец. И психотерапевт для Оли тоже влетел мне в копеечку. Психотерапевта сыну мог бы оплатить Юрген, но и у него были непростые времена, кризис здорово потрепал его бизнес. Он только пообещал возместить мне часть расходов потом, когда его пошатнувшееся экономическое положение выправится. Надо же, налоги на здравоохранение повысили, в больничную кассу я теперь плачу больше, а как дошло до дела, так мои сбережения довольно быстро испарились на лечение, и теперь я вынуждена каждый раз, собираясь купить что-то крупное, считать деньги.

Но и это еще полбеды. Самое неприятное заключалось в снах, тех самых снах, что начали сниться мне после травмы. Навязчивых и однообразных, цветных, наполненных ощущением удивительной реальности и нереальных одновременно. В этих снах я регулярно оказывалась в одном и том же времени и месте, передо мной всплывали одни и те же лица незнакомых мне людей, меня окружала какая-то диковинная действительность. Я просыпалась, сохранив в памяти эти лица и предметы, хотя прежде почти никогда не запоминала снов. Единственный навязчивый кошмар, прежде посещавший меня по ночам, что я еду голая в муниципальном автобусе и стою босыми ногами на грязном полу, не шел по красочности ни в какое сравнение с тем, что я переживала сейчас. Я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что ничто из приснившегося не встречалось, не происходило со мной в реальной жизни. Откуда рождались в моей сонной голове образы, было мне абсолютно непонятно.

Нетрадиционный лекарь, китаец Мин Ли, только радушно предлагал новые травяные отвары, понимающе кивал головой и на не слишком хорошем немецком объяснял, что «это холосо, это так бывать, твой голова учится жить, ты помнить своим голова». Можно подумать, что раньше, до болезни, я думала и помнила исключительно другим местом. Традиционные немецкие нейрохирурги и невропатологи ничего не могли объяснить, потому что результаты анализов и исследований были хорошими, ссылались на то, что в деле замешана восточная медицина, последствия которой непредсказуемы. Спасибо им всем хотя бы за то, что каждый, как мог, уверял меня в моем полном психическом здоровье. А сны? Что сны, предмет темный и по части традиционной, консервативной медицины не проходящий.

Со временем мне надоело ходить по врачам, признаваясь в собственной ненормальности, и я решила жить дальше, примирившись с неизбежным. Получалось у меня, как видно, плохо, потому что я стала чувствовать себя рассеянной невротичкой и измученной распустехой. Больше меня страдал от этого Оли, до конца, кажется, не изживший в душе чувства вины.

– Таня, – задумчиво обратился ко мне Гюнтер, – наши сны – это сокровищница знания и опыта, однако их часто недооценивают как средство познания действительности.

Надо же, поглощенная воспоминаниями, я не заметила, что Гюнтер сменил тему.

– Да ладно тебе, – я только отмахнулась, – уж не хочешь ли ты сказать, что я должна черпать бесценный опыт в бессмысленных действиях типа стирки пластика вручную? У нас стиральные машины для этого придуманы и мусорные контейнеры.

– Это не я говорю, это сказал тибетский буддист Тартанг Тулку. И отучись узко мыслить, при чем здесь стирка! Когда выдающегося суфийского учителя Идрис Шаха попросили указать на основное заблуждение человека, он сказал: «Это думать, что он живет, в то время как он просто заснул в преддверии жизни».

– Боже мой, Гюнтер, какие имена ты знаешь! Ты же взрослый человек, пожилой даже, а несешь не знаю что, совсем как Оливер, и прикрываешься неизвестными именами. Нет никакого преддверия жизни, я живу здесь и сейчас, а сны только мешают моему нормальному существованию и выбивают из колеи. Ты понимаешь, здесь и сейчас, не вчера, не завтра, а здесь и сейчас. Я после развода заплатила кучу денег психоаналитику, чтобы усвоить эту истину. Здесь и сейчас. Я не затем так долго валялась в коме, чтобы до конца жизни по ночам видеть всякий бред.

Гюнтер, как обычно, перепил пива, его несло:

– Наша деятельность во сне непосредственно влияет на наш мозг. То есть для нашего мозга нет разницы, во сне или наяву выполняется то или иное действие. Для мозга действия, совершенные во сне, реальны.

– То есть ты что, хочешь сказать, что для мозга я живу двумя разными жизнями? Как некоторые нечистые на руку на две семьи живут?

– Таня, ты опять узко мыслишь, при чем тут две семьи? Сновидениями занимаются целые институты и лаборатории, это гигантский объем знаний. Нужно просто разобраться в том, что с тобой происходит, нужно понять…

– Ага, скажешь тоже, институты и лаборатории! Ты мне еще Фрейда вспомни и начни переводить мои сны в сексуальную область.

Я хотела было рассердиться, но вдруг подумала: а что, если и правда все мои проблемы по Фрейду, вызваны практически полным отсутствием сексуальной жизни? А впрочем, в моих снах даже не было и намека на эротику, как бы ни хотелось этого Эрике. Найти, что ли, себе кого-нибудь? Так, для поправки здоровья. Сердиться на Гюнтера отчего-то расхотелось.

– Слушай, Гюнтер, а откуда ты взял про сны и про этого Тулку?

– Я читаю, Таня. Я много читаю.

Не думала я, что Гюнтер читает про сны. По этой части, как и по части астрологии и бульварных романов, у нас главным экспертом числилась Эрика. Или его заинтересованность этой проблемой своего рода сострадание?

– С Фрейдом я и сам во многом не согласен, но восточные философы…

– Нет, только не надо восточных философов, – с досадой взмолилась я, – мне и одного хватило, Мин Ли зовут. После его микстур все и началось.