Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

– Папа работает в Бремене, он психотерапевт. Знаете, у него очень много работы, – с милой улыбкой заявила девочка, и я внутренне напряглась. Неужели этот визит был спланирован моим малышом, чтобы познакомить маму с психиатром? Тогда они оба прекрасные артисты, эти дети.

От напряжения руки у меня дрогнули, и из них выпала тарелка с приготовленными горячими бутербродами. Разумеется, все бутерброды шлепнулись на пол вниз расплавленным сыром, и сверху их аккуратно накрыло тарелкой. Я только и смогла, что издать протяжный вопль и всплеснуть руками над кучкой отходов, готовых пару секунд назад порадовать наши желудки.

– Ой! – в унисон со мной отреагировала Агнет и тут же радостно заявила: – Главное, что тарелка не разбилась.

Мне было не жаль старой тарелки, а Агнет пояснила:

– Если бы тарелка разбилась, то пришлось бы все выбросить, а так можно еще съесть.

Я с сомнением взглянула на погребенную под тарелкой горку и принялась искать веник.

– Да вы не переживайте, я сейчас подниму, мы еще по кусочку сыра сверху положим и по помидорке и заново запечем. Глядите, все очень удачно упало, даже по полу не размазалось.

– Агнет, нельзя есть с пола, – взмолилась я, пытаясь остановить ее хозяйственный пыл.

– Почему? – удивилась малышка. – Мой брат говорит, что подвергнутое термической обработке не является опасным. А пол у вас совсем чистый, даже пыли нет.

Еще бы, у меня в доме с определенного времени пол моется ежевечерне.

Агнет разложила по тарелке испорченные бутерброды и с удовольствием продемонстрировала мне:

– Да посмотрите же, фрау Таня! Совсем чистенькие. Зачем их выбрасывать?

Определенно, хозяйственная девочка. Вот так и бывает, если мама работает допоздна, папа в Бремене, а старшему брату рано создавать семью.

Должна признаться, в глубине души я была с ней согласна, но признаться постороннему подростку, что могу есть бутерброд с пола, было как-то непедагогично.

Расценив мое молчание как знак согласия, она проворно накрыла сыром и помидорами испорченные шедевры и сунула тарелку в микроволновку.

– Мой брат ни за что не стал бы выбрасывать, – убедительно заявила она, чтобы придать мне уверенности, – он посмеялся бы и сказал: «Сейчас мы все исправим!»

«А что сказал бы твой папа-психиатр?» – подмывало спросить меня, но к теме папы Агнет больше не возвращалась.

На запах расплавленного в печке сыра не замедлил явиться Оливер. Мы с Агнет заговорщицки переглянулись и ни словом не обмолвились о случившемся с бутербродами конфузе. Зачем ему знать?

С самого рождения сына я мужественно готовлюсь к тому, что когда-нибудь мне придется его отдать, в его жизни появится другая женщина, которую он полюбит более сильной любовью, нежели любовь к матери. Какой она будет? Как я смогу разделить с ней единственное, самое дорогое в моей жизни? Я ревную его к этой женщине уже сейчас, прекрасно отдавая себе отчет в том, что, возможно, эта самая женщина в настоящий момент трясет погремушками или писает в памперсы. Но в этот вечер я впервые почувствовала, как именно все будет выглядеть. Мне было ужасно грустно, хоть, слава Богу, видимых причин для грусти и не было.

Здраво поразмыслив, я поняла, что никакого заговора между детьми не существует, никто не собирается надевать на меня смирительную рубашку, что Оливер и Агнет просто друзья и что у меня развивается паранойя по поводу собственного психического здоровья.

– Мама, ты опять не спала и пила виски, – пригвоздил меня к позорному столбу Оливер утром в воскресенье.

Он уже позавтракал, вымыл посуду и собирался в бассейн.

– Малыш, я чуть-чуть, один глоточек, – принялась оправдываться я вместо приветствия.

Всклокоченная мамаша в мятой пижаме и с мятым лицом в одиннадцать утра, должно быть, нелучшее зрелище для ребенка.

– Хочешь, я пойду с тобой в бассейн? – Пусть считает, что мама в состоянии не только пить по ночам, но и заниматься спортом. Да мне и в самом деле, если поднапрячься, вполне по силам совершить заплыв.

– Мам, не хочу. Поешь и ложись еще поспи, – заботливо предложил сын. – Меня в бассейне Агнет ждет, мы будем сегодня наперегонки плавать.

В другое время он бы обрадовался моему предложению. Что это? Он уже сделал выбор между мной и Агнет или действительно проявляет заботу?

– Давай я хотя бы вас отвезу.

– Не надо, нас отвезет мама Агнет. Правда, ложись. Но, когда я вернусь, у нас будет серьезный разговор.

Мой ребенок был настроен весьма решительно. Когда-то именно так говорил мне его отец, если был чем-то крайне недоволен.

Уснуть после такого заявления невозможно, лучше даже не пытаться.

К дому подъехала машина – Агнет с мамой. Конечно, мне следовало выйти, познакомиться и поблагодарить, но пижама в середине дня нелучший дресс-код для знакомства. А ждать, пока я приведу себя в порядок, никто не собирался.

Я приняла душ, переоделась и занялась уборкой чулана, в котором хранились отцовские инструменты. Отец содержал свое хозяйство в образцовом порядке, каждый предмет на собственном месте. А после его смерти мы в кладовку почти не заглядываем, мы не умеем пользоваться инструментом, разве что молотком постучать можем. Убирать в чулане было нечего, только вытереть пыль. Но я все равно убирала, зная, что скоро вернется Оли и негоже показываться перед сыном не только пьяницей, но и бездельницей.

Когда-то я поступала так же, чтобы задобрить рассерженных родителей, потом – чтобы прогнуться перед мужем. Теперь я использую этот же прием в общении с сыном. И каждый раз чувствую себя виноватой.

Неужели ты никогда не повзрослеешь, Таня?

Я дала себе слово больше не пить дома, не расстраивать Оли. Попроси его охарактеризовать мать, и он скажет, что его мама – странная особа, без друзей и родных, пьющая перед сном в одиночку и бросившая сына на произвол судьбы? Не дай Бог! Хотя какое же это пьянство: два раза в неделю по глотку виски? Скорее всего, у Оливера это подсознательная настороженность: отец Юргена вконец спился и умер, никакие анонимные алкоголики ему не помогли. Однажды, когда Оли было четыре или пять, дедушка Фриц таскал его с собой на заседание этих самых злополучных алкоголиков, с тех пор мальчишка как огня боится алкоголизма.

А теперь, скорее всего, мой дорогой ребенок нарезвится в бассейне, потом налопается в «Макдоналдсе», вдоволь нахохочется с болтушкой Агнеткой и мрачные тучи развеются в его голове, он забудет о своем обещании серьезно со мной поговорить, как забывает о миллионе других своих обещаний.

Оливер, как я и думала, вернулся не скоро, довольный и приятно уставший. Несмотря на поход в «Макдоналдс», он не отказался от обеда, а потом, вконец осоловевший, завалился с книжкой на диван и моментально заснул. Опасность миновала, серьезный разговор откладывался на неопределенное время.