Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон

– Скажи, а что… что последнее ты можешь вспомнить?

Джорджетт со вздохом закрыла глаза. Она помнила, как надевала платье, которое было на ней сейчас. Очень скромное, почти траурное серое шелковое платье. И помнила, как сражалась с мелкими перламутровыми пуговками и злилась на Рандольфа, который не потрудился нанять ей горничную, хотя обещал. Он обязан был это сделать – хотя бы потому, что того требовали приличия. Постоянно находиться с ним один на один ей не нравилось, и присутствие компаньонки или горничной могло бы скрасить ее пребывание в доме кузена, ставшего слишком навязчивым.

Открыв глаза, Джорджетт наконец проговорила:

– Я помню, как пила с тобой чай. С имбирным печеньем. – Она помнила, как, вымученно улыбаясь, из вежливости давилась этим несъедобным, твердым как подошва печеньем. Хотя кузен, казалось, знал все об истории и медицинском использовании чуть ли не всех существующих растений, применять свои знания для приготовления чего-то более или менее сносного на вкус он так и не научился.

– А потом что было? – продолжил допрос Рандольф. И отчего-то болезненно побледнел.

Джорджетт наморщила лоб, пытаясь продраться сквозь заволакивавший мозг густой туман. Из мглистой дымки выплыло еще одно воспоминание, ясное, как луч солнца на глади озера. Перед ее мысленным взором возник Рандольф, который, нервно ерзая в кресле у камина, говорил:

– Драгоценная Джорджетт, ты женщина со средствами, с немалыми средствами, и теперь, когда траур закончился, найдется немало охотников воспользоваться твоим состоянием. Позволь же мне стать твоим защитником.

– Ты просил меня выйти за тебя замуж, – ответила Джорджетт. Она помнила металлический привкус страха во рту, сопровождавший неуклюжее предложение кузена. – И я объяснила, почему не могу это сделать.

Рандольф болезненно поморщился и по-совиному моргнул. Ей и тогда стало его жалко, и теперь она жалела, что причинила ему боль, но в Шотландию она ехала, чтобы отдохнуть, а не для того, чтобы выходить замуж. Настойчивое же стремление кузена затащить ее под венец вызывало тогда лишь досаду. Но то, что он, возможно, был прав, предлагая ей свою защиту, сейчас заставляло ее испытывать чувство вины перед ним.

– Значит, это ты помнишь, – со вздохом сожаления констатировал Рандольф.

– Да, – кивнула Джорджетт и тоже вздохнула. – А потом – ничего. – И действительно, память ее была совершенно пуста. Ужасное чувство – не иметь ни малейшего представления о том, что ты говорила и делала. А ведь с ней могло произойти все, что угодно. Абсолютно все.

Ей хотелось заплакать навзрыд, и, чтобы этого не случилось, она засмеялась.

– Мы поехали в город, – сказал Рандольф, крепко ухватив ее за руку, очевидно, из опасения, что она упадет.

– В город? – в недоумении переспросила Джорджетт.

Рандольф кивнул:

– Да, после чая мы отправились в Морег, на вечернюю службу в церковь Святого Иоанна.

– Что же могло такого случиться со мной, что я ничего не помню про церковь? – с удивлением проговорила Джорджетт.

– Всему виной бренди, – назидательно заметил кузен.

Глаза у Джорджетт сделались как блюдца.

– Но я терпеть не могу бренди. Как же так?..

Рандольф улыбнулся. Похоже, настроение у него по каким-то непонятным причинам улучшилось.

– Но это не помешало тебе выпить два… нет, три стакана до того, как мы собрались уезжать.

Джорджетт в ужасе вздрогнула.

– Этого быть не может! – возмутилась она. Она не помнила, чтобы когда-либо совершала столь нетипичные для себя поступки. Хотя как замуж выходила, она тоже не помнила.

Рандольф склонился к ней так близко, что Джорджетт не могла не заметить нескольких длинных волосков, вылезавших из его ноздрей, и мешков под глазами. Ей захотелось отпрянуть, но она подавила отвращение.

– Возможно, тебя расстроил наш разговор, Джорджетт. Возможно, ты пожалела о своем отказе, хорошенько пораскинув мозгами, и поняла, как хорошо мы друг другу подходим. Честное слово, я не знаю, что творилось у тебя в голове, ты для меня вообще загадка. Я пытался тебя вразумить уже после первого стакана, но ты заявила, что приехала в Шотландию, чтобы вырваться на свободу, приехала за новыми ощущениями.

Джорджетт охватило острое чувство вины. Рандольф не держал на нее зла, это чувствовалось, но отчего-то ей не становилось легче. Ей не хотелось верить в то, что рассказывал кузен, но слова его были очень похожи на правду. Джорджетт никогда и никому не выдавала своих чаяний, но, принимая приглашение кузена погостить у него в Шотландии, она втайне мечтала о двух неделях свободы. Всю свою жизнь – и когда ее выдавали замуж за «достойного» джентльмена, и когда, разочаровавшись в семейной жизни, она исправно выполняла роль «достойной» жены, а потом вдовы в трауре, – Джорджетт грезила о приключениях.

И вот теперь, когда Рандольф сообщил ей кое-какие подробности вчерашнего вечера, она вдруг вспомнила тот злополучный первый стакан. И – о ужас! – в нем действительно был бренди.

– Но если то был твой первый опыт употребления крепких напитков, – сказал Рандольф, – то что же удивительного в том, что ты ничего не помнишь?

– Пожалуй, ты прав… – снова вздохнула Джорджетт; ее трясло от стыда.

– Может, лучше сосредоточиться на будущем? – великодушно предложил Рандольф. – А вчерашний день лучше забыть. – Он вдруг зевнул, прикрыв рот ладонью. – Принимая во внимание то, как ты сегодня выглядишь, вчера могло произойти… что-то такое, о чем лучше никогда не вспоминать, верно?

Джорджетт хотелось с ним согласиться. Рандольф сегодня был на удивление мил и проявлял поразительное понимание, что лишь усугубляло ее чувство вины. Он, бедняжка, лишил себя сна, занимаясь поисками, а она тем временем кутила и бражничала, приобретая бездомных котят, теряя перчатки и корсет. Но даже если бы она наизнанку вывернулась, стремясь вытравить все мысли о мужчине, рядом с которым сегодня проснулась, его белозубая улыбка все равно осталась бы в памяти. Отчего же ей так запомнились эти зубы? Что он ими делал? Слегка царапал ее разгоряченную кожу и покусывал в интимных местах? Но ведь она никогда ничего подобного не позволяла себе даже в воображении… Так неужели сейчас это происходило наяву?

Но, как бы там ни было, Джорджетт очень сомневалась в том, что сможет забыть, как тот шотландец выглядел при пробуждении. Его насмешливая улыбка и глаза цвета молодой травы совершенно ее очаровали. Нет, она вряд ли его забудет. Да и не хотелось ей этого.

Между тем Рандольф, не догадываясь ни о ее мыслях, ни о вызванном этими мыслями смятении чувств, потащил ее к поджидавшему экипажу. Она не сопротивлялась, и он по-прежнему крепко держал ее за руку. Кузен не давил на нее, не требовал никаких подробностей, что приносило некоторое облегчение.

– Все, что мне нужно, – это поговорить с преподобным Рамзи, – как бы невзначай сообщил Рандольф по пути к коляске. И тут же добавил: – Тогда нас завтра же обвенчают.