Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон

– Ты уверена, что не можешь вспомнить, как его зовут? – в очередной раз спросил Рандольф, останавливая коляску перед строением, которое он назвал в письме летней резиденцией.

Джорджетт прикусила язык, чтобы не сказать кузену что-то обидное, то, о чем впоследствии придется пожалеть. Рандольф отчего-то решил, что научный подход, столь полезный при изучении растительного мира, применим и к ней, его кузине. Кажется, даже котенку успели опротиветь бесконечные вопросы Рандольфа, формулируемые по-разному, но, по сути, повторяющиеся. Котенок, пригревшийся у Джорджетт на груди, завертелся и жалобно замяукал.

Нет, она не знала, как зовут таинственного шотландца, и это означало, что она не знала собственной новой фамилии.

– Я не помню, как его зовут. Точно так же как не помню ни второго, ни третьего стакана бренди, что пила вчера, – в раздражении проговорила Джорджетт.

Из-под навеса конюшни вышел сутулый мужчина средних лет и помог ей спуститься с подножки коляски. Рандольф решил, что с его домашним хозяйством справится один этот человек, служивший также дворником у хозяев усадьбы. Имелась еще кухарка, приходившая в коттедж через день. Дворник был из местных, и у него тоже была борода – как и у того, в гостиничном номере. Похоже, шотландцам вообще нравились бороды. Дворник-слуга чистил конюшню и приносил поленья для камина и плиты, но со слоем пыли на мебели в палец толщиной он не мог справиться.

Ступив на чавкавшую глину немощеного двора, Джорджетт поймала себя на мысли, что причина, по которой Рандольф так жаждал поскорее обзавестись женой, вполне очевидна: с таким слугой холостяцкое существование никому не в радость.

– Доброе утро, – сказала Джорджетт слуге и даже улыбнулась.

Слуга скосил взгляд на Рандольфа, вылезавшего из коляски. Этот мрачный шотландец наверняка задавался вопросом: где же они с кузеном пропадали всю ночь?

– Рад видеть, что вы вернулись живой и здоровой, леди Торолд, – ответил наконец бородач.

Джорджетт болезненно поморщилась. Еще вчера ее звали именно так. Она привыкла считать себя леди, и будущее ее было понятным и предсказуемым. И оно вполне ее устраивало. Оставленное ей по завещанию наследство позволяло не думать о том, где раздобыть денег на хлеб насущный, и впереди у нее была целая жизнь, свободная от уз брака. Трудный же период жизни с непредсказуемым и склонным к пьянству мужем остался позади. Конечно, временами ей бывало одиноко, но этот минус вдовьего существования перекрывался множеством плюсов. Траур наконец закончился, и пришла пора почувствовать вкус обретенной свободы.

Все бы так, но сегодня Джорджетт уже не могла с уверенностью сказать, кто она теперь и что ее ждало. Как бы там ни называл ее слуга, она больше не леди Торолд. Более того, если она не ошибалась в своих подозрениях относительно того, как вела себя этой ночью, то она теперь даже и не леди. Теперь все изменилось. И главное – изменилась она сама. Хотя очень хотелось думать, что все осталось по-прежнему.

Джорджетт не стала поправлять слугу и спросила:

– Кто-нибудь сегодня приходил? Может, кухарка? – Джорджетт погладила котенка через ткань платья. Если ее желудок пока был не в том состоянии, чтобы принимать пищу, то маленький зверек нуждался в молоке. Хотя, насколько ей помнилось, когда кухарка приходила в прошлый раз, молока она не принесла. Кузен был категорически против молочных продуктов, поскольку от них у него, по его словам, случалось несварение желудка.

Слуга покачал головой и ответил:

– Нет, миледи. Сегодня у миссис Пью выходной.

Джорджетт не на шутку встревожилась. Котенок такой крохотный, что без еды долго не протянет.

Слуга, похоже, тоже занервничал.

– Ну есть…

– Есть хлеб и сыр в кладовке, – перебил его Рандольф и подошел к кузине. Он протянул вожжи шотландцу, и тот, в растерянности взглянув на Джорджетт, принялся распрягать гнедую кобылу.

– Нам необычайно повезло, что миссис Пью не увидела тебя в таком виде, – гневным шепотом продолжал Рандольф, оттесняя кузину к стене. – Ты не представляешь, какая сплетница наша кухарка. – Окинув неодобрительным взглядом ее декольте, он добавил: – На тебя стыдно смотреть, Джорджетт. И я думаю, сегодня, кроме хлеба, тебе давать ничего не следует. Позаботиться о себе ты не в состоянии, как я вижу, а убирать за тобой, если тебя стошнит, я не желаю.

Слова Рандольфа жгли огнем, но Джорджетт приказала себе терпеть. Кузен же отчитывал ее так, словно имел на это право. Джорджетт был знаком подобный тон. Покойному мужу тоже нравилось ее отчитывать. Он всегда находил, к чему придраться. То она была недостаточно послушна, то недостаточно желанна. Ох, она слишком хорошо помнила, что чувствовала, когда муж нетвердой походкой входил в дом и от него разило спиртным и запахом падших женщин. И она прекрасно помнила, как тогда шарахалась от него.

Разъедающие душу сомнения, что поселились в ней за время ее короткой, но отнюдь не счастливой семейной жизни, не исчезли со смертью мужа, смертью глупой, случайной, в пьяном бреду. Тогда она чувствовала себя неудачницей, не справившейся с ролью жены. Сейчас она опять чувствовала себя неудачницей, не справившейся с ролью порядочной женщины. Разве леди станет проводить ночь в постели с незнакомцем, в то время как прикосновения собственного мужа не вызывали у нее ничего, кроме отвращения? Возможно, по этой самой причине ее муж и пил так много. Пил, чтобы потопить в вине свое разочарование в ней…

Возможно, потому она и напилась вчера. Напилась, чтобы забыть о пугающем сходстве ее кузена с покойным мужем.

Но она ведь не была женой Рандольфа. Следовательно, он не имел права говорить с ней в таком тоне.

Джорджетт расправила плечи и заявила:

– Это моя ошибка и моя проблема. Мы не женаты, и я вам не подчиняюсь. – Голос ее звенел от возмущения. Ох как же приятно было сбросить с себя тяжесть вины и говорить то, что думаешь.

Рандольф прищурился, и от этого нос его, казалось, сделался еще тоньше и длиннее, так что походил теперь на острый крюк.

– Смею сказать, что если бы ты вышла за меня вчера, то сегодня утром чувствовала бы себя намного лучше.

И тут к горлу ее подступил едкий рвотный ком. При мысли о том, что пришлось бы делить с Рандольфом постель, Джорджетт чуть не вырвало. Ее передернуло от отвращения при одной мысли о том, что тогда ей бы пришлось заниматься с Рандольфом тем, чем, судя по всему, она занималась со своим таинственным ночным партнером.

– Я не говорила, что мое утро было напрочь лишено удовольствия, – сорвалось у нее с языка, прежде чем она успела сообразить, что этого говорить не стоило. Но правда есть правда. В определенном смысле созерцание обнаженного мускулистого шотландца доставило ей удовольствие. Уж точно больше удовольствия, чем этот разговор с кузеном.

У Рандольфа глаза едва не вылезли из орбит, и теперь он напоминал жабу.

– Роль женщины легкого поведения тебе не к лицу, кузина. – Рандольф больно сжал ее руку повыше локтя. – Иди в дом, а я пока решу, как быть с тобой и с этим браком, в который тебя угораздило вляпаться.