Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

— Значит, вы не разрешаете мне пропускать Гуруджиту?

— Лиз, ты в любое время можешь сама себе разрешить. Этотвой контракт с Богом. Он зовется свободной волей.

И вот, полная решимости, на следующее утро я пришла наГуруджиту, а та столкнула меня с десятиметровой цементной лестницы, по крайнеймере, по ощущениям было именно так На следующий день стало хуже. Я проснулась вярости, и не успела дойти до храма, как вся взмокла, вскипела, начала исходитьзлобой. Я все время думала: «Это же всего полтора часа… что угодно можнотерпеть полтора часа. Вспомни, Лиз: некоторые твои подруги рожали почетырнадцать часов…» И все равно, сидеть на том стуле было так неудобно, словноменя прибили к нему гвоздями. Меня окатывали волны какого-то климактерическогожара, и мне казалось, что я упаду в обморок или укушу кого-нибудь от злости.

Мой гнев был велик Он был направлен на всех в этом мире, нопрежде всего и в особенности на Свамиджи — мастера нашей гуру, который идодумался учредить ритуальное пение Гуруджиты. Уже не первое проблемноестолкновение с великим и давно отошедшим в мир иной: он являлся мне во сне —тогда, на пляже, требуя остановить прилив, и мне всегда казалось, будто он надомной издевается.

Духовный огонь Свамиджи пылал всю жизнь, не угасая ни насекунду. Как и святой Франциск Ассизский, Свамиджи родился в обеспеченной семьеи должен был продолжить семейное дело. Однако, будучи еще мальчиком, вмаленькой соседской деревушке он встретил святого, и этот опыт глубоко затронулего. В подростковом возрасте Свамиджи ушел из дому в одной набедренной повязкеи совершил паломничество ко всем святым местам в Индии в поисках своегодуховного учителя. Считается, что он встретил более шестидесяти святых и гуру,но так и не нашел своего мастера. Свамиджи голодал, ходил босиком, спал наулице во время снежной бури в Гималаях, переболел малярией, дизентерией исчитал эти годы счастливейшими в своей жизни — ведь он искал человека, которыйпоказал бы ему Бога. За эти годы Свамиджи стал хатха-йогом, экспертомаюрведической медицины и кулинарии, архитектором, садовником, музыкантом ивиртуозом боя на мечах (эта его профессия мне особенно нравится). Емуперевалило за тридцать, а он так и не нашел своего гуру; но однажды встретилобнаженного безумного старца, который приказал ему вернуться домой, в ту деревню,где он видел святого еще мальчиком, и учиться у того великого мастера.

Свамиджи подчинился, вернулся домой и стал самым преданнымучеником того святого, наконец достигнув просветления под руководством учителя.Впоследствии Свамиджи сам стал гуру. Его индийский ашрам разросся от трехкомнат на бесплодной ферме до утопающего в зелени сада, каким мы видим егосегодня. Потом его вдохновила идея отправиться в путешествие, распространяяидею медитации по всему миру. В семидесятых он приехал в Америку — и мир сошелс ума. Свамиджи проводил шактипат — ритуал божественной инициации — несколькосотен и тысяч раз в день. Он обладал прямой трансформативной силой. ПреподобныйЮджин Кэллендер (уважаемый борец за гражданские права, коллега Мартина ЛютераКинга-младшего, до сих пор являющийся пастором баптистской церкви в Гарлеме)вспоминает, как в семидесятые познакомился со Свамиджи и в изумлении упал передним на колени. В его голове промелькнула мысль: «Это не пустые слова, не обман;это то самое… Этот человек знает обо мне все».

Свамиджи требовал от людей рвения, преданности,самоконтроля. Всегда ругал учеников за апатичность (на хинди джад). Он привнесв жизнь юных бунтарей с Запада древнюю концепцию дисциплины, приказав импрекратить тратить собственное (и чужое) время и силы, забивая головуанархическими хипповскими бреднями. Он мог кинуть в ученика палкой, а уже черезминуту с ним обнимался. Это был сложный, противоречивый человек, но ондействительно изменил мир. Сейчас мы имеем доступ ко множеству йогических текстовименно потому, что Свамиджи руководил их переводом и восстановлением (даже вИндии, на большей ее территории, философские тексты были давно забыты).

Моя гуру была самой преданной ученицей Свамиджи. Ее судьбабыла в буквальном смысле предопределена с рождения: родители были одними изпервых последователей мастера. Еще ребенком она нередко пела мантры повосемнадцать часов в день, ее религиозное рвение не знало усталости. Свамиджираспознал потенциал моей гуру и уже в подростковом возрасте взял к себе в качествепереводчика. Вместе с ним она объехала весь мир, столь пристально следя заСвамиджи, что, как позднее признавалась, ей достаточно было взглянуть на егоколени, чтобы понять, что он хочет сказать. В тысяча девятьсот восемьдесятвтором году она заняла его место — ей не было еще и тридцати.

Всех истинных гуру объединяет то, что они постояннопребывают в состоянии самореализации. Однако внешние различия существуют.Очевидная разница между Свамиджи и моей гуру велика: она — женственная,обаятельная, знает несколько языков, получила университетское образование; он —южноиндийский мудрец, порой капризный, порой великодушный. Для простойамериканки вроде меня легче быть ученицей моей гуру, чей корректный вид никогоне смущает, — такую гуру можно привести домой и познакомить с родителями.Но Свамиджи… он совершенно дикий. Когда я впервые увлеклась этой ветвью йоги иувидела его фотографии, услышала рассказы о нем, то подумала: «От этогостарикана надо держаться подальше. Слишком уж его много. Мне рядом с ним не посебе».

И вот теперь, оказавшись в Индии, в ашраме, который когда-тобыл его домом, я понимаю, что мне нужен лишь Свамиджи. В моих чувствах — лишьСвамиджи. К нему я обращаюсь в молитвах, в медитации. Как будто кто-то включилкруглосуточный телеканал, где показывают лишь Свамиджи. Я попала в само логовоСвамиджи и чувствую, как он влияет на меня. Даже после его смерти я ощущаю, чтоон реален, он присутствует здесь. Когда становится тяжело, мне нужен именнотакой мастер: я могу проклинать его, демонстрировать ему все свои промахи инедостатки, а он лишь смеется надо мной. Смеется, но любит меня. Его смех злит,а злость подталкивает к действию. Особенно ясно я ощущаю его близость, когдамучаюсь с Гуруджитой и ее непролазными стихами на санскрите. Все это время ямысленно спорю со Свамиджи, выступая со всякого рода угрожающими заявлениямивроде: «Теперь ты просто обязан мне помочь, — ведь все это я делаю длятебя! Ну, если результатов не будет! Ну, если моя душа не очистится!» Вчера язаглянула в книжку с мантрами, и оказалось, мы дошли только до двадцать пятогостиха — а я уже вся пылаю, вся взмокла от неудобства (не так, как люди потеют,а как сыр в холодильнике), — и я так взбесилась, что выкрикнула вслух: «Неможет быть!» Женщины обернулись и встревоженно взглянули на меня, навернякаожидая увидеть, что моя голова крутится на шее вокруг своей оси, как уодержимой демонами.

Иногда я вспоминаю, что совсем недавно жила в Риме и поутрам неторопливо ела пирожные, пила капучино, читала газету.

Вот это было времечко…

С тех пор как будто сто лет прошло.

Сегодня утром я проспала. Как трутень, продрыхла аж допятнадцати минут пятого. А когда проснулась, до начала Гуруджиты оставалосьвсего несколько минут. Я заставила себя через силу выползти из кровати,побрызгала лицо водой, оделась и, скрипя суставами, раздраженная и обиженная,собралась уж выйти из комнаты в предрассветный мрак… как вдруг обнаружила, чтососедка по комнате ушла раньше и заперла меня снаружи.