Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди

— Я не про тебя! Жижа в колодце превращала меня в пищу. Нижний мир превращает меня в адьярая. Там было больно, здесь не больно — вот и вся разница. Скажи, а кроме тела, — я постучал себя по голове, — больше ничего не меняется? Думать я буду по-старому? Как раньше? Вот прямо сейчас я думаю, как раньше?!

Она не ответила.

— А-а-а, кэр-буу! Убью!

Рев, грохот. Небеса с лязгом рушатся, мир катится в тартарары, корни бездн дребезжат. И дом трясется, не без того. Я подскочил на кровати и едва не забоотурился спросонья. Что, опять?! У Уота каждый день так?

— Кто, дьэ-буо?! Найду, гырр-аргыр!

Яростный рык несся с кухни. В дверях я едва не столкнулся с Чамчай. К счастью, обошлось: сестра Уота успела отскочить на безопасное расстояние раньше, чем Юрюн-боотур полез наружу. Или это я к ней понемногу привыкаю?

Как ни странно, разгром на кухне царил умеренный. Ну, миски по полу разбросаны. Ну, табурет в щепки. Ну, два табурета. Из кладовки рыбой воняет. Почему? Потому что дыра в двери. Из дыры лавка торчит. А так все цело. Остальное, что можно было сломать, Уот, видать, давным-давно уже разнес. Устояло самое крепкое, надежное: камелек, стол...

— Ты! — в меня уперлись сразу два когтистых пальца. Оба, кстати, указательные. — Ты мое мясо съел?! Отвечай, буо-буо!

Неужто я за ужином все запасы схарчил, хозяину ничего не оставил? Вот ведь влип!

— Какое мясо?

— Мое! Мое!!!

Я кивнул на полку, с которой брал еду по указанию Чамчай:

— Здесь лежало?

— Не здесь! Здесь! — Уот плюнул в дальний угол. — Съел, да?!

Он был большой, очень большой, разве что не в доспехе. И злой, злой, очень злой. Голодный, вот и злой. Набросится? Нет, вряд ли. Я — гость. Дорогой гость, без малого родич. Иначе с ходу пришиб бы, без объяснений.

Я поглядел туда, куда плюнул Уот. Еще одна дверца, вырванная — удачное сравнение! — с мясом, валялась на полу, расколота надвое. Полки, открывшиеся за ней, пустовали. Пол вокруг усеяли кровавые ошметки неприятного вида.

— Нет, это не я. Веришь?

Уот в задумчивости поскреб пятернями затылок:

— Ты честный. Зять. Верю!

— Спасибо.

— Кто? Кто, кэр-да-буу?!

И вдруг:

— Ты! Ты съела!

В кухню сунулась Чамчай — и немедля попала под подозрение. Я поспешил отодвинуться от удаганки, выдерживая безопасное расстояние. Обвинение брата Чамчай нисколько не смутило — видать, привыкла.

— Сдурел? — неласково поинтересовалась она. — Когда это я тебя объедала?

— Всегда, дьэ-буо!

— Когда — всегда? Вспоминай, бестолочь!

— И вспомню!

— И вспомни! Давай, я жду!

Уот наморщил лоб. Уот закусил губу. Уот пробурчал что-то невнятное. Чамчай ждала, подбоченясь, точила когти об кусок гранита, подобранный невесть где, и Уот усох:

— Не помню. Не ты, нет. А кто?

— Вот и выясняй, кто в доме безобразничает? Ты тут хозяин?

— Хозяин!

— Что хозяин с вором делает?

— Поймаю! Убью! Ворюга!

— Лови на здоровье, — Чамчай лишь рукой махнула. — А ты что скажешь, красавчик?

Я пожал плечами:

— Воры? Какой балбес к вам полезет?

— Ты, например.

— И то верно. Надо поискать: вдруг еще что пропало?

— Хорошо, пошли искать.

Мы оставили Уота на кухне — шарить по кладовкам в поисках воров, а скорее всего, съестного. Чамчай привела меня в комнату для гостей, обождала, пока я прижмусь к стене подальше от нее — и спросила:

— Это что?

Ну, щель в полу. Немаленькая такая. Из нее раньше крыса выглядывала. Ага, вот и крыса. Остаточки: хвост, лапа, клочья шерсти и бурое пятно.

— Воры, говоришь?

— Не воры, — признал я. — Вор бы крысу жрать не стал. Взял бы, что поценнее, мясо съел, если голодный — и ноги в руки.

— Мудрец! И кто это, по-твоему?

— Тебе виднее, что за пакость у вас водится, — огрызнулся я. — Ты же здесь живешь, не я! У себя дома я каждую собаку знаю! А у вас что? К Зайчику ход роют, ночью вокруг дома шастают...

— Ты про меня, что ли? Это я ночью шастаю?!

— Нет! Другая шастала! Другой! Другое! — с опозданием я понял, чем рискую. — Небось, эта тварь и мясо сожрала, и крысу. Знаешь, кто это?

— У нас тут много чего водится, — Чамчай нахмурилась, потемнев лицом. Угли, тлеющие в ее глазницах, вспыхнули ярче, хвост заметался из стороны в сторону. — Но чтобы в дом лазили? Ты ее видел?

— Только хвост. Когда она в дыру удирала... Жаворонок!

Похоже, скоро у меня в привычку войдет: чуть что — нестись в подвал к Жаворонку. Проверять: как она там? В отличие от Уота, Чамчай не стала орать мне вслед: «Ты куда?!» Понятливая, не чета братцу. Была бы еще посмазливей... Размышляя о внешности Чамчай, я забыл про засов, который сам же и поставил. У боотуров память короткая. С разгону я врезался в запертую дверь: треск, хруст, отчаянный взвизг железа.

Дверь распахнулась.

— Вон! Не тронь меня!

Твердое. Между глаз. Бац!

Звенит. В голове? В пещере?

Враг! Враг ударил!

Где?

Поймаю! Убью! Ворюга!

— Юрюн!

Враг по имени зовет. Подманивает.

Не враг.

Жаворонок?

Усыхаю.

— Ты цела? Цела?!

Я потер лоб. Под ногами валялась медная миска со смятым краем. Убедившись, что я усох, Жаворонок выбралась из угла. Сарынова дочка старательно отводила взгляд; делала вид, будто высматривает что-то во всех углах сразу.

— Извини. Я думала, это оно.

— Что — оно?! Кто — оно?!

— Шуршало, скреблось. За дверью, — Жаворонок объясняла кратко, деловито. Примерно так же думает боотур. — Шипело.

Она зябко передернула плечами:

— Страшно!