Арабские сны - Ирина Лакина

Я кивнула Первиз-бею и он вынес меня в коридор.

— Пока ничего не говори повелителю о пожаре. Пусть эта безумная идет к нему лысой. Доложи мне, чем дело кончится, — сказала я ему, когда он уложил меня на кровать в лазарете.

— Как прикажете, госпожа, — он поклонился и вышел, оставив меня наедине с лекаршей.

Я прикрыла глаза и позволила ловким рукам целительницы ощупывать мое тело в поисках травм и ссадин. Ее манипуляции были настолько приятными, что я расслабилась и уснула.

Меня разбудило легкое касание чьей-то горячей руки к моему плечу. Открыв глаза, я увидела смеющееся лицо кападжи.

— Отправил, — с довольной улыбкой сказал он, а я расслабленно выдохнула.

Тем приятнее будет Дэрье Хатун и Фатьме коротать вечера в ссылке. Две головы хорошо, а втроем веселей. Мне будет не хватать тебя, ясноокая гречанка, мечтавшая стать султаншей.

Прошло уже около часа с того момента, как Первиз-бей отправился к повелителю с докладом о неприятном происшествии, и я начала нервничать. Прикинув, сколько понадобится времени на то, чтобы дойти до шахских покоев, подождать под дверью, доложить, и на обратный путь, — выходило, что Джахан должен был прилететь ко мне на крыльях любви уже десять минут назад, а его и Первиза все не было.

Со скучающим видом я валялась на «больничной койке», рассматривая причудливые тени на полу, которые отбрасывала деревянная оконная решетка.

Мой нос свыкся с тяжелыми, щиплющими нос запахами лечебных трав и специй, из которых приятные нотки в эту ароматную какофонию добавлял только чабрец.

Осматривавшая меня лекарша, под воздействием моего убийственного взгляда «а ну, говори правду, зараза!», призналась, что моему здоровью и здоровью ребенка ничего не угрожает и что строгий запрет на визиты к падишаху продиктован исключительно приказами валиде. Кто бы сомневался?

Я пригрозила ей падением с лестницы или другим «несчастным случаем», если она не доложит падишаху о моем истинном состоянии, но посулила безбедную жизнь, правда, вдали от дворца, если она мне поможет.

Бедняге пришлось согласиться. И теперь она с неменьшим трепетом ожидала его визита, понимая, что попадает под перекрестный огонь артиллерии двух враждующих сторон — моей и шахской маман.

— Хатун, ничего не бойся, — поспешила я ее успокоить, заметив, как она уронила и разбила несколько баночек с мазями и микстурами, отчего запах в комнате стал еще более резким, — все, что тебе нужно сделать, — это сказать повелителю, что я могу делить с ним ложе без угрозы для здоровья ребенка, и кападжи Первиз-бей сегодня же ночью отвезет тебя туда, куда ты скажешь. В награду за службу я выдам тебе тысячу дирхамов золотом. Этого хватит на беззаботную жизнь и старость.

Лицо лекарши немного расслабилось, и я заметила, как она выдохнула губами.

— Да благословит вас Аллах, госпожа! — пробормотала она и склонила голову.

Услышав быстрые, тяжелые шаги по коридору, которые эхом разносились под каменными сводами дворца, я прекратила разговор, сползла на подушку и притворилась спящей.

Через минуту комнату заполнил запах духов Джахана. Его невозможно было спутать ни с чем. Мое воображение тут же начало рисовать картины нашей страсти, и я даже почти простила его за выбор Элены для хальвета. Почти.

— Рамаль! — услышала я его наполненный тревогой голос. — Как ты? С тобой все в порядке?

Я изобразила неожиданное пробуждение, поморгала ресницами, протерла глаза и посмотрела на него взглядом, полным тоски и нежности. Если придется вернуться в Краснодар — пойду в театральное. Местный гарем — куда лучше всяких училищ Щукиных и школ-студий МХАТ. Такие спектакли им там и не снились.

— Джахан, — залепетала я, пустив скупую слезу, — ты пришел? Я думала, ты уже никогда не придешь!

Он положил свою ладонь мне на голову и провел по волосам.

— Как же я мог не прийти, любовь моя?

— Из-за меня столько бед, — скорбным голосом запричитала я, — несчастная Дэрья Хатун сослана в Казвин, охранник убит, а теперь еще и Элена пострадала. Я лишь хотела ей помочь!

— Я знаю, — ласково сказал он, продолжая гладить мои волосы, — знаю. Тебе не нужно нервничать. Этот урок мне преподал Всевышний. Он даровал мне любовь, а я пренебрег ею. За это и пострадал. Как ее состояние, хатун? С ребенком все в порядке? — строго спросил он у лекарши, резко повернув лицо в ее сторону.

— Слава аллаху, мой повелитель! Госпожа практически не пострадала. Только немного подышала черным дымом, но я дала ей настойку, которая выведет все яды из организма. К тому же, угроза для ребенка, из-за которой был наложен запрет на хальвет, миновала. Рамаль Хатун может делить с вами ложе.

Я удовлетворенно прищурилась, затем быстро посмотрела на кападжи, который все это время стоял в дверях, и кивнула ему. Тот все понял и кивнул мне в ответ.

— Первиз-бей, ты спас Рамаль. Проси все, что пожелаешь! — сказал Джахан, бросив взгляд на дверной проем, в котором скромно притаился глава шахской охраны.

— Это мой долг, повелитель. Я желаю только благополучия вашей семьи и династии. Но у меня все же есть одна небольшая просьба.

— Я слушаю тебя, мой верный лев, — улыбнулся падишах.

— Мне не нужны ни титулы, ни богатства, ни дворцы, ни слуги, мой падишах, — начал Первиз, не отводя от повелителя серьезного взгляда, — но я одинок, и мне хотелось бы испытать, что такое любовь.

— Это достойное желание, Первиз-бей! — важно заметил Джахан, одобрительно кивая. — Есть ли у тебя избранница?

— Мой государь, есть одна хатун среди ваших рабынь, которая полюбилась мне.

— Кто она?

— Ее зовут Зулейка. Она служит Рамаль Хатун. Если вы позволите, я хотел бы жениться на ней.

— Рамаль, — Джахан вопросительно посмотрел на меня, — как ты думаешь, захочет ли твоя служанка выйти за Первиз-бея?

— Уверена, мой повелитель, что Зулейка и мечтать не могла о таком достойном и благородном муже, как наш дорогой кападжи.

— Что ж, я даю тебе свое согласие. Ты можешь взять в жены нашу наложницу Зулейку.

«Аллилуйя!» — подумала я про себя и скрестила под одеялом пальцы.

— Ваша милость безгранична, мой падишах! — Первиз-бей согнулся пополам и приложил руку к груди в знак благодарности.

Джахан улыбнулся и посмотрел на застывшую возле полок с мензурками лекаршу.

— Ты можешь быть свободна, хатун, — бросил он ей. — И ты, Первиз-бей.

Женщина присела в реверансе и вышла в коридор. Кападжи вышел за ней.

Падишах проводил их взглядом и вновь посмотрел на меня. Синие глаза повелителя в свете факелов светились каким-то особенным, мягким светом. Он смотрел на меня с тревогой и любовью, не убирая горячей руки с моей головы. Если бы в эту минуту меня спросили, чего я желаю больше всего на свете, — я бы ответила, что хочу бесконечно долго смотреть в эти глаза и видеть там свое отражение.