Истории приграничья - К.Ф. О'Берон

поваров, а также великолепным винам из погреба рурдинского замка. Лин же, даже не пригубив кубок, шарил взглядом по лицам многочисленных гостей, выискивая ту, ради которой приехал. Уже начав тревожиться, не сыграл ли граф с ним какой-нибудь шутки, менестрель увидел Неа, входившую в пиршественный зал в сопровождении семьи и немногочисленных слуг. С этого мига окружающие перестали существовать для Лина: юная красавица заслонила собой весь мир. С дрожащими руками, чувствуя то озноб, то растекающийся по телу жар, музыкант пожирал девушку глазами. Беззвучно шевеля губами, Мэи-Тард подбирал слова для песни в её честь, но всякий раз убеждался, что уподобление звёздам, драгоценностям и прочим красотам, созданным людьми или природой, не способны передать даже толику очарования девушки. С беспомощностью и отчаянием менестрель думал, что пред ним гостья из другого, более прекрасного мира, и ему никогда не удастся написать стихи, достойные воспевать её прелесть.

В разгар веселья, к Лину обратился владелец замка. В самых учтивых выражениях он сообщил, что много слышал о прославленном менестреле и был бы счастлив лично убедиться в его мастерстве. После недолгих колебаний, вызванных близостью Неа, Мэи-Тард согласился сыграть для собравшихся.

Забавлявшие гостей шуты и жонглёры освободили пространство между длинными столами. Музыканты с флейтами, виолами и тамбуринами, располагавшиеся на низких подмостках у стены, опустили инструменты и затихли.

Присев на табурет, поставленный слугой в центре зала, Лин возложил пальцы на прохладные струны арфы и ощутил, как возвращается былая безмятежность. Глубоко вздохнув, он улыбнулся самыми краешками губ и начал играть.

Исполнив несколько баллад, менестрель устремил взгляд на Неа и запел:

— Когда её узрел впервые я,

Любовью так наполнился мой взор,

что сделалась блаженной жизнь моя…

Строки, сложенные давным-давно одним отважным рыцарем, страстно звучали в воцарившейся тишине. Слушатели — и благородные господа, и слуги, — замерли в восторге. Даже крупные пятнистые псы перестали ворчать и грызться, словно и их захватило проникновенное исполнение Лина, хотя на самом деле, заслушавшиеся пирующие просто перестали швырять им объедки.

После того как последние звуки песни, отразившись от толстых каменных стен, медленно угасли, Вагни-Имрр с восхищением проговорил:

— Воистину молва стократ преуменьшила ваш непревзойдённый талант! Клянусь Ильэллом, ни один из менестрелей Эмана не сравниться с вами ни в искусстве игры на арфе, ни в пении! В знак моего расположения примите, дорогой господин Мэи-Тард, сей дар, — он снял с запястья широкий золотой браслет с рельефным узором и подал слуге.

Тот с низким поклоном, передал украшение менестрелю.

— Ваши слова, граф, мёд для моей души, — в свою очередь поклонился Лин.

Метнув ещё один пылающий взор в сторону Неа, менестрель вернулся на своё место подле Альде-Суври.

— Прекрасное выступление, мой друг, — заметил граф.

Лин не ответил: у него перехватило дыхание от улыбки Неа.

— Она действительно на диво хороша, — сказал Альде-Суври, задумчиво рассматривая красавицу.

— Она — богиня, — пролепетал Мэи-Тард, сидя с горящими щеками.

Ближе к вечеру, когда гости начали танцевать, Лин сумел поговорить с королевой своих мечтаний. Воспользовавшись тем, что Неа, утомлённая вниманием рыцарей, спряталась с сестрой в одной из глубоких оконных ниш в плохо освещённой части зала, менестрель решительно последовал за девушками.

Если Неа и была раздосадована появлением Мэи-Тарда, то она никак не проявила этого. После обмена положенными приветствиями, красавица любезным тоном произнесла:

— Вы чудесно играли, господин менестрель. Доселе мне не приходилось слышать столь сладкой музыки!

— Вы бесконечно снисходительны и добры к моим скромным умениям, моя госпожа, — враз охрипшим голосом ответил Лин, с каждым ударом сердца то краснея, то бледнея.

— Щедрый дар его светлости Вагни-Имрра — ручательство тому, что права я, — продолжала светскую беседу Неа. — Боги свидетели: звучание вашей арфы достойно ушей самого короля!

— Я… — менестрель запнулся, не в силах более поддерживать пустой обмен любезностями. Несколько мгновений он боролся с собой. Безуспешно: переполнявшее чувство снесло плотину условностей и выплеснулось наружу. — Всё, что делаю я — лишь для тебя и ради тебя, восхитительная дочь небес! Каждый мой вздох, каждый удар сердца наполнен тобой. Для меня нет иного солнца, кроме очей твоих, милостиво струящих благодатный свет!..

— Вы обезумели, сударь! — отшатнулась Неа. — Ваше поведение не подобает благородному мужу! Идём отсюда, — бросила она сестре.

— Молю, выслушай меня! — воскликнул Мэи-Тард; забывшись, он удержал девушку за запястье. — Ты единственный смысл моей жизни! Увидев тебя впервые, я сразу понял, что ты — сокровище, что мечтал я отыскать все эти годы странствий! Я люблю тебя безгранично: ни слова, ни даже музыка не могут передать меру моего чувства! Сердце моё бьётся только для тебя, ты его повелительница и оно навеки принадлежит тебе!

Пока Мэи-Тард говорил, Неа оглядывалась по сторонам. Прочие гости находились в отдалении, они весело кричали и, танцуя, хлопали в ладоши. Рядом с ними громко играла музыка, и никто не слышал признаний менестреля, и даже не смотрел в сторону дальнего окна. Раздосадованная Неа хотела было возгласом привлечь внимание, но затем решила, что даже намёк на скандал может бросить на неё тень в глазах короля. Поэтому девушка предпочла действовать иначе. Когда Лин умолк, она устремила на него твёрдый, чуть высокомерный взор и промолвила:

— Не буду напоминать вам, сударь, что поступок ваш попирает все законы приличия, равно как и установления этикета — пускай это останется на вашей совести. Скажу вам иное: слова, что исторгли ваши уста, мне доводилось слышать множество раз. Подобные фразы хоть и приятны, всё же ничего не стоят…

Музыкант хотел горячо возразить, но красавица остановила его повелительным жестом.

— Произнести можно всё что угодно, — продолжила она, — И лишь боги способны отличить ложную клятву от нерушимой. Поэтому истинно благородные мужи испокон века подтверждают речи свои поступками…

— Назначь мне любое испытание! — падая на колени, воскликнул Мэи-Тард. — Я сделаю всё, что захочешь!

Неа, словно в задумчивости поглядела в его восторженное лицо.

— Требуя многого, следует быть готовым заплатить немалую цену, — девушка говорила с хорошо разыгранной нерешительностью, точно была готова открыть Мэи-Тарду свою симпатию, но сомневалась в искренности его чувств.

Застыв, менестрель полным любви и мучения взглядом молил её не останавливаться.