Истории приграничья - К.Ф. О'Берон

выделявшийся на фоне ночной темноты, в голове рыцаря уже не было никаких мыслей — только всепоглощающее отчаяние.

Удар о землю погрузил Ук-Мака в недолгое беспамятство. Очнувшись, рыцарь со стоном встал. Глядя на парящее в воздухе здание, задохнулся от чувства невыносимой потери, хотя не мог вспомнить, чего же лишился.

От переживаний отвлекло усиливающееся жжение. Осмотрев себя в бледном сиянии яшмы, воин не мог понять, куда делись доспехи и одежда, и почему всё тело покрыто толстым слоем густой слизи, медленно разъедающей кожу.

Ничего не соображая, Ук-Мак принялся счищать с себя дрянь, собиравшуюся в ладонях липкими комками. В какой-то миг жгучая боль напомнила ему об огне.

Пожар.

Замерев, воин вспомнил о кочевниках и Дубровнице. Вскинув голову, дико посмотрел на виднеющиеся в просвете туч звезды. Определив, в какую сторону нужно ехать, не обращая внимания на ветки, царапающие голое тело, нырнул в заросли, в которых оставил коня. Вывел, отвязал Фло-Даурга, опустил на землю, намереваясь вернуться за телом позже. Не стеснённый доспехами, буквально взлетел в седло. В голове теперь билась лишь одна мысль: успеет ли он поднять заставу до нападения кочевников?

Подгоняя скакуна ударами пяток и гиканьем, Ук-Мак помчался по тёмной степи, чувствуя, как поднимающийся ветер холодит изъязвлённое тело.

Глухой стук копыт давно растворился в ночном мраке. Непогода беспощадно трепала листву деревьев и пригибала высокие травы. Дрожа в руках усиливающейся бури, яшмовый чертог поплыл по воздуху, понемногу освобождаясь от удерживавших ветвей. Мало-помалу он набрал высоту, всё быстрее дрейфуя над землёй.

Внимание дозорных на заставе было приковано к подъехавшему к воротам на загнанном коне обнажённому рыцарю, сплошь покрытому язвами. И никто не увидел, как в вышине среди чёрных грозовых туч, увлекаемый крепчающим ветром, проплыл яшмовый чертог, отправляясь на поиски нового бога, новой жертвы…

Сердце менестреля

— Что же это такое, — досадливо бросил Бел Им-Трайнис, усаживаясь в постели. Уже добрый час рыцарь ворочался, силясь уснуть, но сон не шёл. Возможно, в этом была повинна пронзительно стонущая за окном вьюга: её звуки тревожили Бела и наводили тоску. — В самом деле, будто ледяные демоны хоронят своего князя! Тьфу!

Откинув плотный полог, закрывавший боковину утопленной в стенной нише кровати, рыцарь встал. Не обращая внимания на гуляющий по-над полом сквозняк, босиком прошёл к камину. Поглядел на рубиновое перемигивание углей и изредка вспыхивавшие в разных местах язычки пламени. Подкинул пару поленьев и вернулся к ложу. Усевшись, несколько ударов сердца смотрел в сторону узкого окна-бойницы. Нижнюю часть толстого стекла залепило снегом, выше виднелись чернота и белое мельтешение.

Покачав головой, Бел вновь поднялся. Одеваться не хотелось, но правила приличия следовало соблюдать. Поэтому рыцарь всунул ноги в низкие красные башмаки из мягкой кожи, а сверху накинул длинный шерстяной плащ. Зажёг свечу и, придерживая свободной рукой полы плаща, чтобы те ненароком не разошлись, открывая исподнее, покинул комнату.

Вернулся рыцарь, неся под мышкой книгу в потрёпанном кожаном переплёте. Тиснёную надпись на обложке некогда украшала позолота, но она практически полностью стёрлась. Да и сами рельефные буквы от времени частично сгладились, особенно в начале и конце слов. И теперь в названии можно было разобрать только «тори игран».

Положив книгу на прикроватный сундук, обитый железными полосами и украшенный резьбой, Им-Трайнис пристроил рядом свечу. Подтащив ближе дубовый стул с высокой прорезной спинкой, уселся и зашелестел плотными страницами: рыцарь надеялся перехитрить бессонницу и дурное настроение с помощью какого-нибудь увлекательного повествования.

— А там, глядишь, и ветер уляжется, — пробормотал Бел, погружаясь в чтение.

Взор Им-Трайниса заскользил по строчкам: «Истинно история сия произошла на великой и благословенной богами земле Эмайна. Жил некогда менестрель Лин Мэи-Тард из старого и достойного рода Мэи-Тард. Увы, по воле жестокого рока сей род обеднел ещё во времена правления Его Величества Сивра Коротконогого. Посему скитался благородный Лин по городам и весям, добывая пропитание сложением пречудесных песен.

Был Лин Мэи-Тард строен и зело хорош лицом, с воспитанием под стать внешности. Умел юноша вести любезные речи, проявлял искушённость в науках и владел ратным искусством — не единожды случалось биться ему с кровожадными татями на пустынных дорогах и ночных улицах.

Однако ж, ум и отвага нередкое дело средь дворян королевства. А было у Лина то, чем боги наделяют одного из множества — сердце, исполненное доброты. Мужи многомудрые рекут, что сие для всего люда отрада, для самого ж избранного — испытание великое. Аще сие истинно, Лин Мэи-Тард пред невзгодами не склонялся, а токмо смеялся, отдавая последний медяк нищему и оставаясь без трапезы и ночлега…

…Смыслом жизни Лина всегда была музыка, а величайшим сокровищем — небольшая арфа, доставшаяся по наследству вместе с дворянским гербом и мечом. Семейные предания гласили, что давным-давно сработал ее чародейный мастер из страны фей, до глубины души восхищённый сладкоголосым пением одной из дев рода Мэи-Тард. Правда то или нет, но музыкальный инструмент бродячего менестреля действительно не знал равных. Вырезанный из неизвестного дерева пепельно-серебристого цвета, богато украшенный золотой инкрустацией, он радовал глаза не меньше, чем слух. На струны, казалось, пошли сверкающие лунные, звёздные и солнечные лучи — такими нежными и чистыми были их голоса.

Навряд ли бы сыскался в Эмайне музыкант, более достойный чудесной арфы, нежели Мэи-Тард. Искусная игра менестреля и бархатистый голос завораживали почище колдовства. В паласе богатого барона или в деревенском трактире слушатели одинаково улыбались и притопывали, если Лин весело пел о забавах летней поры, и, вздыхая, смахивали слёзы, коли Мэи-Тард затягивал печальную балладу о юной красавице, оплакивающей погибшего рыцаря.

Хотя