И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

Из тетрадей Жан-Пьера Бриаля «События и сновидения»

1985 год.

Двадцать лет. Сегодня мне исполнилось двадцать лет. Говорят, это самый прекрасный возраст в жизни. Я этот день точно запомню, хотя и не задувал свечек на торте. Вечером встретил мужика, которому изрезал верх на его долбаной понтовой тачке. Он меня не узнал. Еще бы! Он же сам мне всю рожу изрезал. Я прошел мимо не оборачиваясь. Через шагов сто повернул обратно и пошел за ним — так просто, от скуки. Он шел спокойно, прямо, ничего не боялся. Зашел сначала в продуктовую лавку, накупил там дорогой вкусной жратвы, вина, шампанского, потом к цветочнику — взял какой-то разноцветный букетик. Посвистывает, доволен жизнью. Вошел в подземный паркинг. Вот это зря. Я, честно, вообще ни о чем не думал, пока он не зашел в этот паркинг. А там уж я ничего с собой не мог поделать — стал прикидывать. Когда он подошел к машине — опять открытый кабриолет — дурные воспоминания так и рванули во всю мочь. Я стоял за ним — рукой подать.

Он, должно быть, увидел меня в зеркале — подпрыгнул, как козел. Сразу другим человеком стал. Смотрел на меня как больной, струсил, я вижу, по полной. Собаки, когда чуют страх, бросаются и кусают. Вот и я такой. Понял, что он ссыт, только мне захотелось еще минутку поиграться: он же меня не узнал с такой рожей.

Я сказал ему: «Что, открытые машины до сих пор любишь?» И тут он сразу врубился! Охренеть, какой кайф!

Бритва у меня была уже в левой руке — сама туда прыгнула, как живая. Раз — и все. Так быстро, даже обидно. Бритва взяла и разрезала глотку. Я отскочил в сторону. Кровь из этого мужика хлестала, как лава из вулкана! Он все бросил, схватился за горло, бутылки все перебились. Через три минуты он лежал мертвый на своих покупках и на битом стекле. Кругом море крови. Только цветы не запачкались, а цветы же не виноваты, им не в подземном паркинге надо умирать! Им нужны солнце, воздух и вода.

Я всегда любил цветы, растения и всякую природу. Я их взял с собой. Кто идет с цветами, того полицаи никогда не загребут. Ни за что! Вы ж понимаете, у мужика с оружием букета цветов в руках не бывает. Тем более если он убил. А мне двадцать годков, только с моей рожей ни одна баба от меня цветов не примет, кроме моей матери. Вот я их ей и подарил. Перед входом под фонарем хорошо посмотрел, не осталось ли где пятнышка крови. Нигде ничего — вот и клево.

Мать взяла цветы молча. Я видел, она глазам своим не верила, не понимала — может, спит. Наверное, в тот день она точно решила, что я с ума сошел. Мы поужинали, поговорили о разных делах, так и вечер прошел. И все. А ночью со мной случился приступ — хоть сдохни, такого еще не было. Я правда думал, что помру.

Мать из дома вышла. Так хоть лучше. Какие-то люди ходили по комнате, а на меня не смотрели. Ворочали всю мебель, чтобы отобрать у меня бритву. Я на них ору, хочу их поймать, а они ходят себе, будто меня и нет. А тот говнюк из кабриолета держится обеими руками за горло и кровь между пальцами брызжет. И так всю ночь — никак этот кошмар не кончался, и я ничего не мог сделать с теми людьми.

Утром мать вернулась, от нее перегаром несло. Она видела, что со мной, но ничего не сказала. Я заперся в ванной, глянул чуть-чуть в зеркало и совсем отпал. Понять не мог, кто там, сам себя не узнавал. Какой-то незнакомый парень с тощим лицом, безумными глазами, а из носа идет кровь. Ни за что больше не хочу видеть себя в зеркале. Там меня больше и нет.

Через час я вышел из ванной, держался за стенки, чтоб не упасть. Сил никаких не было, я рухнул на кровать и тотчас уснул. Только в восемь вечера открыл глаза. На кухне мать сидела на своем месте и ужинала. Тишина свинцовая. Напротив стояла моя тарелка, а рядом газета, сложена пополам, и одна статья обведена красным, чтобы я не пропустил. А там про «ужасную гибель» агента по недвижимости, «варварски зарезанного» в городском подземном паркинге. Я все виду не подавал, прочел статью до конца. Лучше всего там были две последние строчки. Легавые с журналистами установили, что покойник делал в последние полчаса. Заходил, говорят, за покупками и купил цветы жене. Цветы не обнаружены. Я не знал, что сказать, только очень ржать хотелось.

А мать не орала, только буркнула: «Бери свое барахло и вали отсюда, и чтоб я тебя никогда больше не видела. Ни-ко-гда». Это она так отчеканила, чтобы я понял. Я усек, не боись.

Съел хлеба с сыром и пошел. На плечах рюкзак, весит два кило, а там вся моя жизнь за двадцать лет — на десять лет по кило, стало быть. Тетрадки мои лежали в другом месте, за них я не боялся. Мать курила одну за одной за домом, чтоб меня не видеть. Я пошел к ней в комнату, грохнул ногой со всех сил по платяному шкафу и взял все-таки тот конверт: большой, коричневый, толстый, перевязан веревочкой, а там письмо и еще всякая хрень. Когда совсем ушел, свистнул, не оборачиваясь, подозвать Тома — давно уже его не видел. Что этот пес хочет, то и делает!

Пяти минут не прошло — слышу, она орет так, как никогда не орала. Как безумная! Стало быть, увидела, что шкаф вскрыт. Я пошел скорей, было темно. Понимал, что она выскочила на крыльцо. Только она не знала, в какую я сторону пошел. Я и свалил. Смешней всего, что открыл я этот конверт только лет пять спустя. А то все было бы совсем по-другому.