Вкус пепла - Станислав Рем

«Озеровский прав, – пульсировало в голове чекиста. – Дело принимает иной оборот. Непонятный и оттого еще более пугающий. Чем пугающий? – спросил сам себя Глеб Иванович и тут же ответил: – А тем, что достаточно вспомнить, как проходил трибунал над михайловскими мятежниками. Урицкий, до того поддерживавший все решения Ревтрибунала по смертным приговорам, неожиданно для всех отказался голосовать за смертную казнь для одного курсанта. Курсанта, который считался главным зачинщиком заговора в артиллеристском училище. Курсанта, который, по материалам дела, поставлял мятежникам оружие. И фамилия курсанта была Перельцвейг».

* * *

Зиновьев широким задом придавил пружины дивана, хлопнул рукой рядом с собой по коже: присядь.

Яковлева легко, по-девичьи, опустилась рядом. Однако прижиматься, как то бывало раньше, к любимому мужчине не стала. Что-то в последнее время стало ее раздражать в Григории Евсеевиче. Вот только что, женщина еще разобрать не могла.

– Хочу услышать твое мнение: почему Феликс отказался возвращаться в Москву? – тихо, но внятно произнес Зиновьев.

– Что значит «отказался»? Ему что, приказали?

– Именно!

Варвара Николаевна вздрогнула: вот те на… А Гришка-то, оказывается, от нее кое-что скрывает.

– Кто тебе об этом сообщил?

– Какая разница? – отмахнулся председатель Петросовета. – Сейчас главный вопрос не в том кто, а почему? Итак, повторяю вопрос: твое мнение – почему Феликс решил-таки ехать в Питер?

Женщина неуверенно повела плечами:

– Не знаю.

– Точно не знаешь? – Рука Григория Евсеевича нашла женскую ладошку, сжала ее.

– Больно! – взвизгнула Яковлева.

– Вот и мне больно, – через силу выдавил из себя любовник. – Смотри, Варька… Не дай боже вздумаешь в свои игры играть. Феликс ведь только до вечера пробудет. Апосля обратно в Первопрестольную возвернется. А мы тут останемся. Так что, если надумала мне изменить, сразу предупреждаю: уезжай вместе с ним. Потому как, ежели останешься и я узнаю что непотребное, удавлю.

* * *

Стучать в дверь не имело смысла. В том Доронин убедился в тот миг, когда вместе с Озеровским поднялся по парадной лестнице к квартире, в коей до вчерашнего дня проживала семья инженера Канегиссера. Едва чекисты преодолели крутые мраморные ступеньки, как, к своему удивлению, обнаружили, что створки двери, ведущие в квартиру инженера, распахнуты настежь: заходи, кто хочет! Сегодня раздается барское имущество!

Аристарх Викентьевич хотел было высказаться по данному поводу, но Доронин тронул его за рукав: «Молчите» – и первым осторожно прошел внутрь квартиры.

Жилище Канегиссеров на вторые сутки после ареста семьи напоминало что угодно, только не жилое помещение. Следователь помнил, как раньше в прихожей висела картина – лесной пейзаж. Теперь она отсутствовала, вместо нее на стене выделялось светлое пятно на темно-бордовых обоях. Не было и ковровой дорожки, что некогда лежала в прихожей. Исчезла и тумбочка для обуви. И большое зеркало пропало неизвестно куда. И вешалка. Один одежный шкаф томился в углу. Да и то временно, догадался Аристарх Викентьевич, не вынесли исключительно из-за его габаритов. Вынесут!

Доронин заглянул в распахнутые створки шкафа, указал Озеровскому на старый женский платок, от которого жутко несло нафталином. Следователь поморщился: даже с расстояния в несколько шагов слышался неприятный аромат. Аристарх Викентьевич резко отвернулся и чуть не впечатался носом в телефонный аппарат, что сиротливо висел на голой стене и ждал своей участи.

Матрос хотел было высказаться по поводу увиденного, как тут же замер. Изнутри квартиры донеслись звуки: глухой говор, перетаскивание тяжелых предметов, вслед за всем этим мат.

Чекист сделал несколько осторожных, мягких шагов на звук, ближе к внутренним помещениям. Озеровский последовал его примеру. Теперь оба могли слышать все, что происходило внутри квартиры инженера, в том помещении, которое, по памяти Аристарха Викентьевича, являлось столовой.

– Че ты суешь? Да кому оно надо? – донесся гнусавый голосок Сеньки Геллера[28], Доронин его сразу признал. – Ты даже на толчке это дерьмо не спихнешь!

– Так красиво!

– Красиво будет после! – послышался удар, звон разбитого стекла. – Щас надо то, что можно сменять. Или продать!

Демьян Федорович сделал еще пару шагов, сначала заглянул в комнату, а потом предстал во всем своем разгневанном большевистском обличье перед растерянными сотрудниками ПетроЧК.

Геллер, завидев человека с Гороховой, поначалу опешил.

– Демьян? Ты какого лешего тут делаешь?

Доронин, не отвечая, принялся оценивать обстановку. Судя по всему, «обыск» подходил к концу. Перед одним из подчиненных Семена стояло три полных мешка с разной бытовой утварью: кастрюлями, тарелками, одеждой, еще черт-те с чем, что смогло уместиться в мешки чекистов. Второй Сенькин подручный в тот момент, когда Федор вошел, пытался затолкать в мешок настенное овальное зеркало. Сам Геллер, судя по всему, подобными делами не пачкался, только отдавал распоряжения. По крайней мере рядом с ним мешка не было.

– Шмонаем? – ни к кому конкретно не обращаясь, процедил сквозь зубы матрос, выходя в центр столовой.

– Ты чего, Демьян? Какой шмон? – Геллер изобразил на лице удивление. – Обыск! Нас Варька прислала. Не веришь? – Семен кивнул на телефонный аппарат. – Позвони!

– Отчего ж не верю? Очень даже верю! – Демьян Федорович кивнул на зеркало. – Вещественное доказательство?

– А как же! – осклабился Геллер. – Тут все доказательства! Че ни копни!

– Потому-то по мешкам и тырите?

– Ну, ты скажешь, Демьян! Кто тырит? Несем в Петросовет, сдать, как положено.

– И кастрюли?

– А как же? Убивец из них жрал? Жрал! Значит, доказательство.

– Ну-ну, – протянул Доронин, прищурившись, впился взглядом в геллеровы маленькие свиные глазки. – Гляди мне, Сенька. Я ведь проверю, куда добро свезешь. Память у меня хорошая. Что в мешках – знаю. Так что не обессудь, ежели че.

Сенька тоже прищурился.

– Угрожать вздумал?

– Предупреждаю. На всяк случай. А чтобы у тебя не пропало желание сдать все это барахло на Гороховую, добавлю: сегодня приезжает Дзержинский. И ох, как я тебе не завидую, если хоть одна тарелка или вилка окажется не там, где положено.

На этот раз Геллер промолчал. Внутри Семена родился страх. «Демьян не врет, Феликс точно сегодня будет. И если Варька еще могла отмазать, как она это всегда делала, получая свою долю, то Дзержинский цацкаться не станет. К стенке, со всеми вытекающими».