Записки церковного сторожа - Алексей Николаевич Котов

Дорога в Степи

Знание – столь драгоценная вещь, что его не зазорно добывать из любого источника.

Фома Аквинский (ок. 1224-1274)

Сюжет Чеховской повести «Степь» удивительно прост – купец и священник едут продавать шерсть и берут с собой мальчика Егорушку, чтобы он продолжил учебу в другом городе. Но поскольку мы говорим о революции и необходимой ей человеческой энергетике, на героев повести стоит взглянуть так, как смотрит наблюдатель через инфракрасный видоискатель: все, что дышит энергией, станет другого цвета, а то, что лишено ее – сольется с естественным фоном.

Героев переполненных энергией в повести трое: мальчик Егорушка, брат трактирщика Моисея Моисеевича Соломон и уже упомянутый выше извозчик Дымов. Энергетику остальных можно назвать обычной или природной, это энергетика сытых и довольных собой людей. Например, сопровождающий Егорушку «N-ский купец Иван Иваныч Кузьмичов… о чем-то сосредоточенно думал и встряхивал головою, чтобы прогнать дремоту; на лице его привычная деловая сухость боролась с благодушием человека, только что простившегося с родней и хорошо выпившего…» А о. Христофора Чехов, в приведенном выше отрывке письма, называет попросту «глупеньким». «Отец Христофор Сирийский, настоятель N-ской Николаевской церкви… влажными глазками удивленно глядел на мир божий и улыбался так широко, что, казалось, улыбка захватывала даже поля цилиндра; лицо его было красно и имело озябший вид».

В описании сопровождающих Егорушку купца и священника определенно есть что-то общее. И даже когда, казалось бы, Чехов говорит о том, в чем и чем не похожи эти два человека, в тексте прослеживаются четкие фоновые нотки, подчеркивающие именно одинаковость купца и священника, причем такие, словно автор описывает две стороны одной монеты.

Вот путешественники отдыхают на дневном привале.

«…Кузьмичов всегда, даже во сне и за молитвой в церкви, когда пели «Иже херувимы», думал о своих делах, ни на минуту не мог забыть о них, и теперь, вероятно, ему снились тюки с шерстью, подводы, цены, Варламов… Отец же Христофор, человек мягкий, легкомысленный и смешливый, во всю свою жизнь не знал ни одного такого дела, которое, как удав, могло бы сковать его душу. Во всех многочисленных делах, за которые он брался на своем веку, его прельщало не столько само дело, сколько суета и общение с людьми, присущие всякому предприятию. Так, в настоящей поездке его интересовали не столько шерсть, Варламов и цены, сколько длинный путь, дорожные разговоры, спанье под бричкой, еда не вовремя…»

Это суета. Если у Кузьмичева она – деловая, то у отца Христофора та, которая сопряжена с деловой и человеческим общением. Но суета, какой бы она не была, полностью лишена высшей человеческой энергетики, а значит и свободы. Жизнь Кузьмичева и отца Христофора течет как Волга, и она может влиться только в Каспийское море. Как бы не была огромна Степь дорога о. Христофора и купца Кузьмичева идет из пункта «А» в пункт «Б» со строго определенной целью – продать подороже шерсть.

На секунду прервусь. Кстати, «слово грех – перевод греческого слова αμαρτια которое буквально означает промах или непопадание в цель. Грех и есть несоответствие человека цели своего существования, неправильное осуществление человеческой природы…» (Azbyka.ru)

Значит, отсутствие свободы воли человека, его внутренняя выхолощенность деловыми заботами или пустое благодушие – грех? С учетом того, что грех рождает смерть, нам стоит поискать ее где-нибудь поблизости.

Снова вернемся к извозчику Дымову.

«…Один из подводчиков, шедших далеко впереди, рванулся с места, побежал в сторону и стал хлестать кнутом по земле. Это был рослый, широкоплечий мужчина лет тридцати, русый, кудрявый и, по-видимому, очень сильный и здоровый. Судя по движениям его плеч и кнута, по жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое. К нему подбежал другой подводчик, низенький и коренастый… разразился басистым кашляющим смехом и закричал:

– Братцы, Дымов змея убил! Ей-богу!

…Кончив хлестать, русый Дымов поднял кнутом с земли и со смехом швырнул к подводам что-то похожее на веревку.

– Это не змея, а уж, – крикнул кто-то…»

Какое живое описание дает Чехов! «…По жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое». Хищная энергетика, лучше не скажешь.

Второй фрагмент:

«…Первый подбежал пить Дымов. Он пил со смехом, часто отрываясь от ведра и рассказывая Кирюхе о чем-то смешном, потом поперхнулся и громко, на всю степь, произнес штук пять нехороших слов. Егорушка не понимал значения подобных слов, но что они были дурные, ему было хорошо известно. Он знал об отвращении, которое молчаливо питали к ним его родные и знакомые… Он вспомнил убийство ужа, прислушался к смеху Дымова и почувствовал к этому человеку что-то вроде ненависти…

…Русый, с кудрявой головой, без шапки и с расстегнутой на груди рубахой, Дымов казался красивым и необыкновенно сильным; в каждом его движении виден был озорник и силач, знающий себе цену. Он поводил плечами, подбоченивался, говорил и смеялся громче всех и имел такой вид, как будто собирался поднять одной рукой что-то очень тяжелое и удивить этим весь мир. Его шальной насмешливый взгляд скользил по дороге, по обозу и по небу, ни на чем не останавливался и, казалось, искал, кого бы еще убить от нечего делать и над чем бы посмеяться. По-видимому, он никого не боялся, ничем не стеснял себя и, вероятно, совсем не интересовался мнением Егорушки… А Егорушка уж всей душой ненавидел его русую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и страхом слушал его смех и придумывал, какое бы бранное слово сказать ему в отместку…»

Дымова трудно представить без движения. Он – внутренне пуст и, казалось бы, замри он – его сила превратится в ветер или даже бурю.

На мой взгляд, Егорушка не любит Дымова не только за бранные слова, силу и насмешливый взгляд, а еще чисто интуитивно, как любой из нас «не любит» и пытается обойти стороной гудящую под напряжением трансформаторную будку.

Второй человек равный по энергетике Дымову – брат трактирщика Моисея Моисеевича – Соломон.

«Соломон… невысокий молодой еврей, рыжий, с большим птичьим носом и с плешью среди жестких кудрявых волос… Теперь при свете лампочки можно было разглядеть его улыбку; она была очень сложной и выражала много чувств, но преобладающим в ней было одно – явное презрение. Он как будто… ждал подходящей минуты, чтобы уязвить насмешкой и покатиться со смеху. Его длинный нос, жирные губы и хитрые выпученные глаза, казалось, были напряжены от желания расхохотаться… Сделав около