Записки церковного сторожа - Алексей Николаевич Котов

как очередной круг человеческих взаимоотношений и страданий, из которого нет другого выхода кроме пути через все ту же человеческую трагедию.

А в христианстве?

«Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы они не попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» Евангелие от Матфея, 18, 19-20.

Беда проповедей Иешуа не в том, что в них нет упоминаний о Боге, а в том, что его истина заключена в только в человеке. Мало!.. Катастрофически мало, потому что если нет Бога – придется просить Воланда. Он – всегда рядом и недаром же он говорит, что «лично присутствовал при всем этом».

Система «человек-человек» не незыблема и, как правило, разрывается как под действием внутренних сил, так и внешних обстоятельств. А что потом?.. Маргарита потеряла Мастера, – круг разорвался. Глухая сталинская система не оставила ей ни единой лазейки, чтобы хоть как-то помочь Мастеру. И именно тут стоит задать один из самых главных вопросов: а как относилась к этой системе Маргарита?.. Странно, но мы не слышим от нее ни одного дурного слова о Советской Власти, пусть даже завуалированного. Примерно так же был молчалив Пилат по отношению к римскому императору Тиверию – человеку, ради которого он послал на смерть Иешуа.

Заканчивая эту главу, я снова вернусь к теме двойственности человека.

«Что такое целомудрие? Целомудрие – это целостное мировоззрение, в центре которого наша вера в Бога. В Бога, который есть Дух…»

Епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон. «Нескучный сад»

Как видно, цель христианской веры не в нивелировании личности человека и механическом соединении его разорванного «я», а в объединяющей их истине. И если рядом – Дух, то значит нет Воланда. Ведь человеку человека всегда мало!..

Понтий Пилат

В ночь убийства Иуды прокуратор путешествует с Иешуа по лунному лучу.

«Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ…»

Сладкая иллюзия. Пилат во сне не может поверить в то, что казнь была. Да, он оказался способным на жертву, но она уже опоздала.

«Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из‑за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?

– Да, да, – стонал и всхлипывал во сне Пилат.

Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»

Это единение Пилата с Иешуа кажется странным, потому что бродячий проповедник уже умер и вот-вот умрет Иуда. А как может спасти мертвого Иешуа смерть Иуды и уж тем более как она может погубить прокуратора Иудеи?

Многое проясняет встреча Пилата и Матвея, когда Матвей, «смягчаясь», просит кусочек чистого пергамента. Судя во всему этот «козлиный пергамент» с его маловразумительными «Смерти нет… Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты…» будет переписан. Не без помощи куда более грамотного Пилата он превратится в нечто несоизмеримо большее, чем был. Ведь именно Пилат пообещал Каифе, что «не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему». Кроме того, Пилат уже сделал первый шаг и распустил слух, о самоубийстве Иуды. Ведь чем более невинной окажется жертва преступления Каифы, тем ужаснее будет выглядеть преступление первосвященника.

Так, по мнению Воланда, и были написаны четыре канонических Евангелия. Да, Иисус Христос существовал, но не был Сыном Божьим. А его образ создали простые законы человеческого бытия: жестокость Каифы, трусость Пилата и болезнь Матфея, на время оторвавшая его от учителя.

Есть и еще кое-что немаловажное – император Тиверий.

«Так, померещилось ему, (Пилату) что голова арестанта уплыла куда‑то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что‑то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: «Закон об оскорблении величества…»

Не будь Тиверия, трагедия в романе могла быть совсем другой. Но слишком, слишком тверда была власть императора Тиверия в России!.. То есть генсека Сталина в Риме. Ой, извините!.. Ну, конечно же, я имел в виду Сталина и Россию.

Правда, со временем эта власть стала трескаться. Нет, дело не в любителях кукурузы или бровеносных строителях «развитого социализма». Трещало что-то совсем другое… И если я, в далеком 1994 году, беседуя с двумя сектантами, все-таки смог понять, что не стоит рушить в себе то, что только начало расти, что еще не окрепло и нуждается во времени, свежих мыслях и… я не знаю… в человеческом понимании самого себя, что ли?.. То сколько людей тогда, когда рушилась страна, смогли понять, что же происходит?

А о чем беседовали во сне Ивана Понтий Пилат и Иешуа, прогуливаясь по лунному лучу на последней странице романа?.. Только ли о том, что казни не было? А может быть еще о том, что вина императора Тиверия безмерна и Римская империя должна обязательно умереть?

Должна! Именно поэтому Иванушка обязательно напишет книгу-продолжение (ту, которая выйдет в свет за рубежом или, пока жива империя, будет существовать только в его голове) – продолжение о Понтии Пилате… Или о Сталине. И тогда империя умрет.

А насколько правдивой она будет? Иешуа Га-Ноцри, который однажды заглянув в козлиный пергамент Левия Матвея, сказал: «Но я…. Ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил».

Это не только разгадка того, почему Мастера не взяли в Свет. Ведь судя по всему, не возьмут туда и Иванушку. Иешуа все-таки не заказывал роман о мести. У романа был другой заказчик.

Уроки ненависти

Из предисловия Александра Яковлева к изданию «Черная книга коммунизма»:

«После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества /…/ группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала, (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А в случае успеха Плехановым и социал-демократами бить по