Когда все кончилось - Давид Бергельсон

— Ну что ж, если Миреле тебя не любит… Она и замуж-то, видно, вышла, не любя… Вот видишь; не хочет с тобой жить… Ведь насильно мил не будешь…

Шмулик стал к нему спиной и вслушивался в звук этих слов: «Если Миреле тебя не любит…»

Он не мог сообразить, говорит ли это Миреле сама, или Любашиц, полагающий, что знает чувства Миреле. Но вообще… если все его родные убеждены в этом, да и Саул тоже уверяет, что Миреле он постыл, значит, это так и есть… Саул не станет болтать без толку. А если он ей в самом деле в тягость, так нельзя, разумеется, силой заставить ее жить с ним.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, он вышел вдруг из кабинета, оставив там Саула одного, и, сгорбившись, вошел в соседнюю темную детскую. Окно было занавешено темной материей. Дети спали уже в своих кроватках, расставленных вдоль стен, и легонько похрапывали. Прислонясь спиной к занавешенному окну, он задумался: «Значит, придется развестись с ней, с Миреле… А потом будет она жить у отца своего в маленьком городке… А он, Шмулик… Он останется здесь… останется один. И не женится уже никогда… Да и где уж там думать о женитьбе… Загублена жизнь ни за что ни про что… навсегда загублена…»

Волной нахлынула жалость к самому себе, и сжалось от нее сердце… Все в столовой вдруг смолкли, услышав отдаленные рыдания.

— Кто это? — испуганно спросила мать и, вся замирая, стала прислушиваться к звукам, доносившимся из детской.

Было тихо, и, казалось, слышно было, как билось сердце. Вдруг кто-то громко произнес:

— Ничего, пусть выплачется.

Все обернулись и с удивлением увидели, что произнесла эти слова сестра Шмулика, Рика. Она знала от знакомого студента об отношениях Миреле и Натана Геллера, но все время молчала, считая неудобным рассказывать об этом дома… А теперь… теперь уже нечего скрывать: однажды вечером, проходя со знакомым студентом по улице, где живет Натан Геллер, она видела, как Миреле шла одна по улице, со стороны предместья, а потом свернула и пошла прямо в подъезд, где находится квартира Геллера.

Шмулик сидел запершись в своей комнате и ни за что не хотел выйти оттуда. Мириам Любашиц вертелась в столовой. В последнее время она даже ночевала здесь со своим ребенком; у нее был сосредоточенный вид опытной акушерки, пациентка которой, находящаяся в соседней комнате, уже почувствовала приступы родовых болей. Она сразу высказала свой взгляд на положение вещей:

— Если Шмулик действительно соглашается на развод, незачем пускать его туда, к Миреле.

И слова ее подействовали. Родители Шмулика нашли ее совет разумным и решили не пускать сына домой.

В большом доме царил теперь беспорядок; все выглядело необычно, словно в доме был тяжело больной. В гостиной, где валялись в беспорядке разные предметы обихода, было накурено и грязно; по целым ночам шли совещания; ели не вовремя. В столовой стол оставался накрытым с двух часов дня до самого вечера, и детишки ходили голодные, как будто был пост. Однажды было уже совершенно темно, когда детей наспех усадили за большой стол и подали им обед; а взрослые все еще сидели в гостиной и беседовали с тем обходительным господином, другом дома, которого когда-то послали к Гедалье Гурвицу, прося передать: «Зайденовские не требуют от вас ни наличных денег, ни обещаний».

Накануне вечером семья вызвала этого приятеля телеграммой; теперь все сидели вокруг него и посвящали его в подробности создавшегося положения:

— Если Миреле не согласится на развод, надо ей определенно заявить: она будет обеспечена; Зайденовские готовы дать ей шесть тысяч за развод.

Шмулик был в совершенном смятении и не принимал участия в совещаниях.

Вся прошлая жизнь казалась ему каким-то туманным видением, и он расхаживал взад и вперед по гостиной, не слушая речей окружающих и думая о том, как будет протекать жизнь его без Миреле; он представлял себе, как по субботам будет он ходить в синагогу, где прихожане собираются выбрать его старостой, и как люди, молящиеся у восточной стены[18], будут указывать на него пальцами: «Вот этот молодой человек развелся, бедняга, с женой: не хотела с ним жить первая жена».

Когда совещание закончилось и Шмулик вышел из комнаты, Мириам подошла вплотную к приветливому еврею, другу дома, и стукнула его пальцем по лбу.

— Ну и голова же у вас, дяденька, — сказала она, намекая на его содействие браку Шмулика с Миреле, — ведь эту кашу, в сущности, вы-то заварили!

Приветливый человек был весьма сконфужен. Он как-то весь сгорбился и озабоченно развел руками:

— Ну как же? Разве мог я предвидеть? Была как будто очень славная девушка… премилая была девушка…

И после того как все разошлись, оставив его одного в гостиной, он стал расхаживать взад и вперед, упорно о чем-то раздумывая и порой бормоча про себя:

— Ну как же? Разве можно было предвидеть?

Около двенадцати часов дня обходительный человек, друг дома, постучался к Миреле.

Чувствовал он себя прескверно. Босоногая служанка, встретив его в столовой, проводила его до самых дверей спальни, все время уговаривая:

— Ох, дяденька, лучше не стучите — плохо вам придется…

Войдя в комнату, он отвесил превежливо поклон, сделал еще два шага вперед и снова раскланялся. Одет он был в черный сюртук и не знал, куда девать руки; добродушное лицо его застенчиво улыбалось.

— Вот я и явился, — сказал он, как бы подсмеиваясь над самим собой, — потолковать с вами пришел.

Миреле в домашнем капоте и туфлях лежала в кровати. Она была сердита на гостя, которому пришлось открыть дверь, и глядела в сторону. За последние две недели, проведенные взаперти, она сильно осунулась; как бы назло и самой себе, и другим она совершенно перестала говорить.

Досадно было, что к ней пристают и подсылают посредников для переговоров. Слегка приподнявшись на кровати, она сказала:

— Будьте любезны сообщить моей свекрови: если со мною что-нибудь случится, я сама немедленно дам ей знать.

Она была уверена, что посетитель тотчас же удалится; но он лишь смущенно заулыбался.

— Понимаете ли, дело вот в чем…

Пот выступил у него на лбу; он вынул платок, уселся неподалеку от нее и отер лоб.

— Да. Так вот, мне все это очень прискорбно, да… Но понимаете ли, они считают меня близким другом и говорят, что я немного виноват… так мне уж приходится… Да… да… вот; у нас, евреев, такое правило: если муж и жена, упаси Боже, не ладят между собой, а детей у них тоже нет… Вот хотя бы моя дочка — всего год назад развелась она с мужем…

Миреле приподнялась на кровати. Сердце ее учащенно билось.

— Что?.. Развод? — вдруг перебила она его. — Хорошо, хорошо… Передайте им, пожалуйста, что я согласна.