Моя тропа. Очерки о природе - Дмитрий Житенёв

Потом начался подъём по длинной и широкой осыпи над Чулышманом. Мы не стали спешиваться, чтобы пройти тропу, откопанную в этой осыпи. Тропа была узка, в двух местах осенние дожди её размыли, и в темноте можно было оступиться и скатиться c тридцатиметровой высоты в Чулышман. Мы решили довериться лошадям и проехать это опасное место верхом.

Мы заехали на тропу. Было очень темно, и я видел только уши своего Чалки, торчавшие «топориком». Впереди коня медленно двигалось светлое пятно – это осторожно шёл Аргут. Небо к ночи очистилось от облаков, и неровный край долины еле угадывался на его фоне. Пахло пылью и жухлой травой. Далеко внизу c правой стороны шумел обмелевший по осени Чулышман.

Ветер дул в спину и словно нёс меня вместе c конём над долиной. Движения почти не ощущалось, потому что конь шёл очень плавно и осторожно выбирал тропу. Невозможно было в этом мраке угадать, быстро мы движемся или медленно, или стоим на месте. Я словно повис в темноте, покачиваясь из стороны в сторону. Иногда левое стремя касалось камня и звякало. Это мгновенное касание только усугубляло чувство полёта над долиной. Я поджимал ногу, чтобы не зацепиться и не нарушить нашего c конём общего равновесия. Когда мы проходили эту тропу, я впервые полностью слился c ним, словно мы стали единым организмом. Каким-то шестым чувством я ловил каждое движение своего Чалки и абсолютно ему подчинялся.

Если едешь верхом в горах по опасной тропе, да ещё ночью, хозяин положения твой конь, а не ты.

На Телецком озере что ни явление, то грандиозное. Если закат, то пылает так, что глаз не оторвёшь. Если лопается лёд, то звук, словно у реактивного самолёта. Если сходит лавина, то слышно и видно издалека.

Я был свидетелем грандиозного обрушения скалы, причем увидел это совершенно случайно. Сидел на кордоне Челюш, что на правом берегу Телецкого озера, ожидая катера, и рассматривал в бинокль противоположный. Солнце сияло над горой Алтын-ту, которая была от меня километрах, наверное, в десяти. Вершина её обрывалась к озеру стеной. Когда она появилась в поле зрения моего бинокля, я вдруг увидел, как от этой стены медленно отрывается гигантская каменная глыба, целая скала. Она не отвалилась, а как бы медленно соскользнула и, раскалываясь на всё более мелкие части, понеслась вниз, к озеру. Самые крупные докатились, подскакивая, до воды и ухнули в столбах брызг и пены. Если бы в этот момент там были лодки с туристами, а они этим местом проплывали ежедневно, беды бы не миновать. Грохот от массы катящихся и раскалывающихся камней дошел до нас, я сосчитал, через полминуты. Поведение гор непредсказуемо!

Или вот ещё одно.

В конце сентября во второй половине дня, как водится, задула низовка. Однако это была не совсем обычная низовка. Видимо, влажность северного ветра была очень высока так же, как и его сила. С запада, от меня справа налево, в широкое пространство над озером напротив Яйлю словно вдавливалась гигантская гора! Гора из плотного тумана! Она ощутимо плыла вдоль озёрного пространства, и казалось, что конца ей не видно. Воздух над озером был неподвижен и на всём озёрном пространстве стоял штиль. И только там ветер был очень сильный, а поверхность озера под этой гигантской движущейся горой тумана пенилась мелкой и злой волной. Такое бывает, когда вертолёт зависает невысоко над водой, и от винта по ней бегут волны. Но их не сравнить с теми, что закипали под этой туманной горой.

Эта гора постепенно пересекла озера с запада на восток и упёрлась в мыс Корбу. Через Клыкский перевал, с севера, сорвался ураганный ветер, догнал эту гору, перемешал там всё и погнал её дальше к югу. А на нашем берегу повалил мокрый снег.

Мы опоздали всего на два-три дня и не смогли перевалить через хребет Корбу в вершину речки Кокши. Был конец октября. Внизу, около Телецкого озера, вовсю буйствовала осень, а на гольцах уже легли снега, поэтому мы взяли с собой лыжи, но они нам не помогли. Валил такой снег, да с ветром, что даже на лыжах мы брели в нём почти по пояс. Снег ещё не слежался и был похож на пух из хорошей перины. Две ночи мы ночевали под кедрами у самой границы леса, но снег все валил и валил. Ждать, пока он станет хоть чуть плотнее, пришлось бы слишком долго, и мы, три научных сотрудника Алтайского заповедника, решили возвращаться.

На спуск надо не меньше сил, чем на подъём. Сначала мы всё же как-то, с грехом пополам, катились на лыжах в облаках легчайшего снега. Останавливались постоянно, потому что совершенно не было видно, куда катишься – то ли в ёлку, то ли в обрыв. Однако и такой снег довольно скоро закончился. Началась полубесснежная тропа, размокшая и скользкая. Чем ниже, тем меньше оставалось снега, тем шире разъезжались «обезлыженные» ноги. Лыжи мы приторочили к мешкам, и тяжести на наших спинах прибавилось. Однако идти надо было. Мы были уверены, что успеем до ночи спуститься к избушке в долине Камги.

Мы опять просчитались. Уже совсем стемнело, когда мы упёрлись в залепленный снежной нависью черёмушник с ивняком по берегам этой речки. Продравшись сквозь него к берегу напротив избушки, совершенно мокрые снаружи и изнутри, мы поняли, что предстоит дополнительное испытание. От трёхдневных осадков «в виде дождя и мокрого снега» Камга вздулась, и перекат, который три дня назад был немного выше щиколотки, шумел довольно серьёзно. Темнота была почти абсолютной, и шум его казался от этого ещё внушительнее.

Но что было делать? Перекаты стали одинаково глубокими по всей речке, а искать более мелкий в этой темноте было настоящим безумием. Избушка ждала нас всего в метрах пятидесяти, а из них двадцать пять – перекат. И мы пошли, нащупывая дно палками и ногами. Вода очень быстро поднялась выше середины бедра, чтобы не сказать насколько выше.

Но цель – вот она! Рядом! Четыре стены, крыша, печка и сухие дрова! Через четверть часа в избушке был «ташкент», одежонка сушилась над печкой, поспевал чай в котелке, а мы, абсолютно голые, сидели на нарах и не могли поверить своему счастью… Много ли человеку надо!

B начале сентября, в погожие прозрачные дни над Телецким озером можно услышать странный гул, будто где-то очень далеко идет колоссальная армада четырёхмоторных бомбардировщиков. Но это не самолёты. Это зелёные лесные клопы.

B осеннее время совершенно неисчислимые полчища этих насекомых поднимаются на крыло и несутся на большой высоте над озером. Они летят иногда целый день, и воздух басовито гудит от их маленьких прозрачных крыльев.

Их не сразу увидишь – этих летунов. Если лечь на берегу озера на спину и смотреть в небо, то сначала ничего не видно. Направление взгляда ориентируешь на звук. Потом вдруг различаешь широченную полосу, равномерно и стремительно несущуюся на юг. Начала и конца этой плоской «кишки» не видно – она теряется или в небе или на склоне гор.

Но если возьмёшь бинокль и наведёшь его на эту мчащуюся массу, то сразу же в поле зрения замелькают эти клопы, которых инстинкт несёт на зимовку на юг озера. Там, в Кыгинском заливе они громадными вонючими массами набиваются в расщелины скал. Колоссальное количество их, не долетев до места назначения, валится в озеро, и волны набрасывают на берегу зеленовато-бурый и опять-таки вонючий вал.