Стерх: Убийство неизбежно: Роман - Николай Басов

Он осматривался минут двадцать, спокойно попивая «Спрайт», жуя на всякий случай остывшие хот-доги, которые купил, расспрашивая об этой Приречной в шоферской забегаловке. Между двумя бараками, которые его интересовали, шевелилась, видимо, расположившись на укромной лавочке, какая-то парочка. Парень был настроен вяло, а вот девица чего-то от него добивалась, или Стерх неправильно понимал ситуацию. На них из окон дома напротив время от времени поглядывало чье-то белое, или даже серое при этом свете лицо, видимо, мать парня – судя по его пассивности, он подозревал об этом.

По улице прошло всего трое взрослых, один мальчишка лет десяти, нахохлившийся и отчаянно замерзший, и пробежало две собаки. Потом Стерх вдруг бросил слежку и поймал себя на том, что просто дремлет, откинувшись назад. Окна он правда поднял, так что это было почти безопасно. Взглянул на часы, было начало первого. Парочка с лавочки давно исчезла, лицо в окне больше не показывалось, прохожих вовсе не было видно. Оглядевшись еще раз, и пожалев, что он не может купить себе прибор ночного виденья, Стерх выбрался из машины, запер ее поосновательнее, и пошел к парадной, над которой среди прочих отыскал и табличку «шестнадцать», означающей квартиру.

Она оказалась на третьем этаже, налево от лестницы. Дверь была простая, строганная, какую установили еще строители сорок с чем-то лет назад, без всяких новомодных штучек. Это внушало надежду. А вот что ее не внушало, так это сердцебиение, которое Стерх вдруг ощутил висками, пульсом на шее и даже слабоватым мерцанием в глазах.

– Ничего страшного, – прошептал он себе, – обычная реакция… Ведь ты не очень-то привык к взлому, не так ли?

А это было именно то деяние, которое можно было квалифицировать как нарушение неприкосновенности чужого жилища. Подумывая об этом, он на всякий случай нажал на кнопку звонка. Трель за дверью испугала его своей резкостью и отчетливостью, но на нее никто не отозвался. Он позвонил еще раз, на случай, если подруга архитектора по одним ей ведомым причинам вдруг да вернулась, но все вышло, как Стерх и ожидал. По ту сторону двери никого не было, никто его там не поджидал. Он обогнал всех. А потому достал пистолетик-отмычку, вставил пружинистую шпильку в отверстие обычного английского замка, подергал поводок и раскрыл дверь, словно она только и ждала его.

Он вошел, закрыл за собой дверь, послушал, что творилось на лестнице, оставшейся за дверью – там ничего не творилось. Тогда он спрятал отмычку, надел хирургические перчатки, достал слабый фонарик и включил его. Он стоял в прихожей, пустой и пыльной, как бывает в некоторых небольших официальных учреждениях, с вешалкой, на которой не висело ни одного пальто или плаща, лишь спортивная «адидасовская» куртка из акрила, в которой по утрам удобно совершать пробежки. В доказательство этой гипотезы под курткой расположились «адидасовские» же кроссовки с вложенными в них толстыми, не первой свежести носками.

За прихожей расположился небольшой коридорчик. Дверь налево с непрозрачным стеклом вела в маленькую комнату, с ней Стерх решил разобраться позже, две плотно закрытые двери направо привели его в ванную и «гальюн». Здесь все было как обычно – теснота, освежители воздуха, газовая колонка, опасная бритва, которой давно не пользовались. Над ванной оказался шкафчик с бытовыми химикатами, но Стерх решил, что это вряд ли продвинет его в расследовании.

Прямо впереди коридорчик выходил на кухню. Ее скрывала широкая, основательная дверь, она даже торжественно заскрипела, едва Стерх толкнул медную ручку. Когда он заглянул на кухню, из проезжающей машины каким-то образом через окно упали блики на потолок. Отразившись, они забили свет фонаря и показали газовую плиту, холодильник, сушилку для пустой посуды над раковиной, стол с тремя табуретами и большой, старинный, резной буфет с медным переплетом на стеклянных передних дверцах.

Стерх успокоился окончательно. Он даже подумал, не включить ли свет, чтобы не тратить время на борьбу с темнотой, но почему-то этого не сделал. Он повернулся и отправился к двери, ведущей в главную комнату. Дверь тут была хоть и не шире, чем на кухню, зато двустворчатая. Она была прикрыта.

Стерх толкнул одну створку, но она не подалась, лишь суховато звякнула на верхнем и нижнем шпингалетах, встроенных в дерево косяка. Тогда Стерх дернул вторую створку, и вот она уже легко, как во сне, отошла в сторону открыв панораму комнаты. Стерх шагнул, поднял фонарик и… Остолбенел.

Вся мебель, что находилась в комнате – книжные полки, огромный платяной шкаф, сервант с посудой, бельевой комодик в углу, за торшером – зияла раскрытыми настежь дверцами, и предметы, в этих шкафах хранимые, были безжалостно, даже свирепо выброшены наружу. Книги разбросаны по полу, посуда из серванта стояла на столе неправильными грудами, белье и плащи, которых Стерх не обнаружил на вешалке в прихожей, завалила диван, стоящий справа…

Стерх дернулся вбок, он проделал это еще раньше, чем сообразил, что лучше было не торопиться, убраться в коридор, включить всюду свет и как можно быстрее достать револьвер… Но додумать свои действия уже не успел.

Что-то тяжелое и твердое, как камень, к тому же еще и холодное, словно лед, возникло слева, в темноте, за той створкой, которую он не сумел открыть, вознеслось и обрушилось на Стерха. Падая он только успел отвести руку с фонариком вбок, чтобы не напороться на него, когда этот фонарик окажется между полом и его телом… Но длилось это недолго. Пол возник из темноты гораздо раньше, чем Стерх успел к нему подготовиться, и ударил его плашмя по всему телу. А потом все исчезло из этого мира, вернее, из мира исчез сам Стерх.

Где-то очень далеко за стенкой зазвонил чужой будильник. Звук был неприятный, злой и очень хлесткий. Стерх открыл глаза и попытался понять, что он видит перед собой. А видел он что-то странное, никогда прежде не замечаемое – истертый коврик, у которого не было, кажется, ни одной чистой нитки. Но Стерх, по крайней мере, начинал кое-что понимать. Это внушало надежду.

Он попытался сесть. И тут же снова закрыл глаза, уперся в пол руками. Если бы не очевидный факт, что он уже лежал на полу, он бы снова лег, настолько трудно было находиться в сидячем состоянии. Голова кружилась, при этом была какой-то пустой, словно ее изнутри тщательно очистили от мозгов, протерли, а затем еще и надули гелием. Легкие работали, словно опустелый автобус, подрагивая на ухабах, и в общем, качали воздух без понимания значения и смысла этой работы. Во рту стоял какой-то на редкость неприятный привкус. Стерх пожевал губы и понял, что это был вкус его слюны – горькой, пахучей, словно грузинская пряность, и тягучей, как клей.

Он привалился спиной к креслу, заставил себя еще раз разлепить глаза. Он сидел в комнате, в которую вчера пришел… Он не помнил, куда пришел, не понимал, как оказался на полу. Покряхтывая от натуги, поднял руку, посмотрел на часы, было начало седьмого – самое время в провинциальных городах приниматься за жизнь.

Он еще раз провел рукой по глазам, муть, через которую они смотрели на комнату, стала тоньше, потом вовсе прошла. Стерх осмотрелся уже старательно, словно пытался составить протокол. Что-то в этой комнате теперь было не так, как раньше, что-то изменилось… И вдруг он вспомнил. И понял.