Хрупкая женщина - Дороти Кэннелл

Бен всё утро экспериментировал с новой плитой в полностью отделанной кухне и приготовил восхитительное яство в виде тушённого в вине омара, приправленного домашним майонезом и украшенного каперсами. Джонас отказался присоединиться к трапезе, с достоинством сообщив Бену, что считает принятие пищи вне дома языческим сумасбродством. На лужайке, в тени бука, мы расстелили покрывало.

– Должна тебя поздравить, Бен, – сказала Доркас, когда тот накладывал мне салат из шпината, – просто пальчики оближешь. Булочки – высший класс! Прости, но я не в силах удержаться, возьму ещё одну.

Бен передал мне тарелку. Лесть явно обладает лечебными свойствами, ибо в эту минуту он выглядел почти весёлым, чего давно уже не случалось. Как бы невзначай Бен заметил, что секрет булочек заключается в капельке патоки, добавленной в дрожжевое тесто.

– А ещё я считаю, – добавил он, – что салат, сдобренный лимоном и вермутом, который явно не оценили по достоинству, служит прекрасным фоном для омара – не слишком острым и в то же время не пресным.

– Прекрати! – я разлеглась на тёплой траве, нежась на солнышке. – Так говорят только зануды, решившие попробовать свои силы в виноделии, – подняв бокал сидра, я пробасила, скосив глаза к переносице: – Терпкое, но не грубое, ароматное, но не навязчивое. Нежное, но пьянящее…

– Ладно, я тебя понял, – Бен через силу улыбнулся. – Признаю, я в какой-то степени превратился в маньяка по части готовки, – он повернул ко мне голову. – А ты точно так же свихнулась на своей Абигайль.

– Прежде чем ты сделаешь ещё пару замечаний, – глубокомысленно изрекла я, – согласись, что ты тоже без ума от этой дамы. Разве твой хвалёный омар приготовлен не по рецепту Абигайль Грантэм?

Бен произнёс одно из тех слов, к которым питал отвращение дядюшка Мерлин, правда тут же извинился. Перед Доркас, ясное дело.

– Не стоит, в школьных туалетах я слышала и не такое, – Доркас решительно отодвинула в сторону Тобиаса, который жадно взирал на омара, и намазала маслом ещё одну булочку. – Жаль, что сейчас не публикую рецептов, где все овощи и зелень надо брать со своего огорода, а не из консервных банок и пакетиков. Это, конечно, требует времени, зато и польза несомненная! И питательных веществ больше, и не в пример вкуснее.

Бен медленно привстал. Солнечные лучи, проникающие сквозь листву, придавали его физиономии приятный зеленоватый оттенок. Глаза Бена были полны изумления. В эту минуту он напомнил мне Лазаря, восстающего из мёртвых.

– Кулинарная книга эдвардианской дамы, – пробормотал Бен.

Несколько раз повтори эту загадочную фразу, он внезапно вскочил на ноги, опрокинув блюдо с омаром. Тобиас с пронзительным воплем вонзил когти в колени Доркас и огромными прыжками пересёк лужайку, распушив хвост, словно метёлку для пыли. Бен не обратил ни малейшего внимания ни на несчастье, постигшее Доркас, ни на поспешное бегство Тобиаса. Глаза закрыты, ладони сжимают виски – ни дать ни взять страстотерпец, поджидающий откровения свыше. Судя по всему, он его получил. Продемонстрировав нам собственный вариант боевого танца индейцев, Бен истошно проорал:

– К дьяволу Мэри Грейс!

Прежде чем мы успели спросить, что, чёрт побери, он имеет в виду, литератор исчез в доме.

– Надо же, – Доркас удивлённо посмотрела на меня. – И что я сказала такого?

– Если не ошибаюсь, ты подала Бену отличную мысль. С романом покончено. Наш литературный гений собирается написать кулинарную книгу. Почему бы и нет? Дядюшка Мерлин не указал, что труд обязательно должен быть художественным произведением. Удивляюсь, почему Бену раньше не пришла в голову мысль выбрать ту область, где он является специалистом!

Я оказалась права. Когда мы с Доркас, нагруженные грязной посудой, вошли в дом, нас встретила прекрасная музыка – не ипохондрическое клацание пишущей машинки, к которому мы успели привыкнуть за последние недели, а лихорадочный стук. Гонка началась.

Теперь, когда Бен вновь превратился в человека, обременённого важной миссией, я надеялась, что он как-нибудь на досуге внимательно посмотрит на меня и поймёт, что в его обширном меню появилось новое изысканное блюдо – я. Но Бен продолжал относиться ко мне с подчёркнутой холодностью. Правда, однажды, когда я с восхищением наблюдала за его трудовой деятельностью, он небрежно заметил, что между рецептами вставляет юмористические истории и даже написал письмо своему лондонскому приятелю, чтобы тот сделала карандашные рисунки в стиле эдвардианской эпохи. Но в целом его отношение ко мне довольно точно передавалось фразой «Не приставай!»

Тем не менее меня восхищала его решимость дождаться неминуемого и горького конца. Бен дал слово провести в Мерлин-корте полгода и держал сего, хотя вёл себя так, будто я содеяла нечто невыразимо подлое. И вот в один прекрасный день меня осенило: я поняла, чем может быть вызвана эта демонстративная холодность. Я ведь так и не поблагодарила Бена за прелестную серебряную рамку! Не обращая внимания на сигнал «Вход воспрещён», явственно исходивший от закрытой двери его комнаты, я переступила порог, собираясь извиниться.

После всех этих неприятностей с конфетами и твоей книгой, – пробормотала я, понурив голову, – всё остальное напрочь вылетело у меня из голову, но на самом деле твой подарок мне очень понравился. Фотография Абигайль прекрасно смотрится в твоей рамке. Чем больше я узнаю об этой женщине, тем необыкновеннее она мне кажется. Она не была красивой, но…

– О Боже! – рявкнул Бен, не поднимая головы, – с каких это пор ты стала обращать вниманием на внешний вид? Я начинаю сомневаться, стоило ли тебя сажать на диету. Ты превращаешься в безмозглую Нарциссиху, которая смотрится в каждое зеркало, что попадается на пути. Что случилось с твоей системой ценностей?

– И это говоришь ты? – мне каким-то чудом удалось выдавить из себя правдоподобный смешок, и я смерила писателя гневным взглядом. – Так тебя не волнует физическая привлекательность? Лицемер! Да ты, как только увидел Ванессу, не переставал плотоядно облизывался. Окажись мы с ней в одной комнате, ты бы на меня даже не взглянул, и не говори мне, что тебя поразил её глубокий ум.

– Мне казалось, мы обсуждаем Абигайль, – Бен вставил в машинку новый лист. – Кстати, помнишь, я сказал, что она мне кого-то напоминает? Поначалу я никак не мог понять кого… Затем подумал о Доркас, наверное, всё дело в рыжих волосах. Но как-то вечером, когда мы с тобой болтали в гостиной, я внезапно понял, что Абигайль Грантэм напоминает мне тебя. Да не вздрагивай ты, не наружностью, нет.

– Меня? – мне пришлось опуститься на первый попавшийся стул, на котором громоздилась изрядная стопка бумаги.

Сказать, что я похожа на Абигайль, было всё равно, что подарить мне цветок… особенно если эти слова принадлежат Бену Хаскеллу. Быть такой же сильной и утончённой, доброй и жизнерадостной – о большем я не смела и мечтать.

– Вспомни, мы тога рассматривали портрет при тусклом газовом освещении, – Бен вновь навалился на клавиши. – И кто знает, может, именно поэтому она показалась нам такой симпатичной.