Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур

В действительности, пожив с навозниками, я подметил, что они, хотя и принадлежат к одной и той же расе, разнятся по чину и надлежит не путать видную персону, члена той или иной гильдии или секты, с заурядным простолюдином. Секты самые разнообразные, и мне трудно привести их перечень, чаще всего они отличаются друг от друга видом поглощаемой их адептами пищи. Многие навозники являются знатными копрофагами, они и в грош не ставят колобки, начиненные женщинами и детишками, зато с безграничным пиететом толкают перед собой впечатляющую россыпь катышей, наполненных собственными экскрементами либо любовно, с тщанием подобранными испражнениями других обитателей леса — пометом, навозом, погадками. Они приготовляют из них катышки, непременно сдабривая все это грибами определенных сортов, какими-то травами и семенами, и, вложив такой катышек в обычную облатку, заделывают шар так, будто речь идет о сокровище. Они предложат вам отведать начинку пятидесятилетней выдержки как настоящее чудо, и только тот, кто давно вращается в их кругу и преуспел с ними сблизиться, может льстить себя надеждой, что у него есть право на подобную милость. Эти катышки, которыми они из-под полы приторговывают, на самом деле, по-видимому, являются афродизиаком; можно тайком подсмотреть, как его принимают в узком кругу посвященных, прежде чем пуститься во все тяжкие со своими пленницами: череда оргий может растянуться на полный лунный месяц. Мне довелось наблюдать за подобным дегустатором, почти стариком, явно высокого ранга, сказочно богатым — он попросту не смог бы сказать, сколько у него шаров, — велевшим закупорить себя с молоденькой девицей в особенно просторном катыше, который не поленился украсить изнутри собственными творениями; они провели там целую неделю, пока двое навозников, его слуг, перекатывали любовное гнездышко с места на место, так как он не мог кончить в недвижимости. Хотел бы видеть, в каком состоянии наши голубки оттуда в конце концов выбрались, но в любом случае снимаю в замешательстве шляпу перед закалкой сего доблестного персонажа.

Другие навозники принадлежали к секте некрофагов. Эти сознательно морят замурованных у себя в катышах пленников и извлекают их оттуда для еды или любодеяния уже полуразложившимися. Я испытывал такой ужас перед членами этой секты, что из опасения попасть в их руки всякий раз зарекался менять владельца.

Ничуть не лучше было и братство антропофагов, жадных до человеческих мозгов, всегда с камнем в руке, которым они готовы отвесить вам удар по затылку, прежде чем расколоть как орех череп и просмаковать его содержимое. Следовало семь раз прикинуть, прежде чем выбраться из своего катыша, если ты оказался во власти члена этой секты; мне, однако же, довелось однажды увидеть, как на одного из них с такой быстротой бросилась жертва, вцепившись зубами ему в запястье, что он выронил свое орудие и уже никогда не мог сжать что-нибудь в руке из-за перекушенного сухожилия. Здесь я должен отметить, что подобная жизнь в шарах породила в результате у принужденных к ней существ своеособый склад мысли. Вырвавшись оттуда, они не испытывают никакого ощущения свободы, в глаза бросалось, с каким упорством они цепляются за свое вместилище, так что часто приходилось применять силу, чтобы их оттуда извлечь, настолько существование на открытом воздухе наполняло их опасениями, казалось противоестественным образом жизни в гуще небезопасного, исполненного беспрестанно сменяющих друг друга угроз мира. Без конца убаюкиваемые вечным качением своих шаров, чуть ли не составляя с ними, как я уже упоминал на первых страницах этого рассказа, одно целое, они испытывали по отношению к ходьбе и вертикальному положению тела живейшее отвращение, каковое кое у кого удавалось победить лишь с течением времени, благодаря ежедневным выходам. И поскольку мужчины очень рано избавлялись от этой тюремной жизни; поскольку были постоянно нужны, чтобы катить шары, этого пассивного существования придерживались только самки, всегда с наслаждением возвращаясь к нему по окончании дня, выполнив все возложенные на них задания, дабы насладиться радостями чистого блаженства. Тем самым катыш становился для своего владельца чем-то куда большим, нежели средство заточения, — наркотиком, которому сама собой подчинялась его жертва, материнской утробой, первозданным яйцом, возврата в которое она изо всех сил домогалась, дабы в сладостном столбняке наслаждаться там смутным, глубоко интимным уютом эмбрионального существования.

III

В конце концов, и я вложил в это не столь уж значительную лепту, события поспособствовали моему освобождению, а вместе со мной и рассчитывавшего на мое пособничество навозника. Наш хозяин, собираясь отправиться в путешествие — именно так надлежало воспринимать разбойные налеты, которые могли растянуться на несколько дней, — решил на время отсутствия доверить охрану своих катышей мне. Такое случилось в первый раз, и посему он засыпал меня указаниями, и первое из них — ни в коем случае ничего не менять в их расположении — он сложил их в кучу, — а не то по его возвращении мне придется несладко.

Итак, все прошло, как мы и предполагали, — с поправкой на то, что стоило моему должнику освободиться, как его как ветром сдуло, и я было решил, что больше его не увижу. Со всем тщанием заделав за ним катыш, я настолько аккуратно закатил его на место, что на первый взгляд не было видно никаких следов. Так что я мог бесстрашно взглянуть в глаза моему хозяину, когда тот вернулся спустя несколько дней, толкая перед собой три шара, один из которых заметно выделялся своими размерами. Он предвкушал, что ему в руки попала какая-то сногсшибательная мамзель, и, чтобы доказать это, не постеснялся не мешкая, прямо передо мной, засунуть вздыбленный член в дыру своего замечательного трофея. И тут же его с гневным криком оттуда выдернул и, с чудовищно раздувающимся прямо на глазах причиндалом, забился в пыли, сначала с воплями, потом с хрипом. Внезапно он перестал дергаться, он был мертв. Заинтригованный, я не знал, как быть, и, осторожно проделав в шаре отверстие, тут же отпрянул в сторону, гадая, что же оттуда появится. Появилась, не заставив себя ждать, голова — голова констриктора, укус которого не оставляет никаких шансов, он-то и сделал меня, продемонстрировав силу своего яда, хозяином оставленного не по своей воле его жертвой наследства.

Увы, мой внешний вид, мое хилое телосложение слабосильного чужестранца, этакого Улисса в краю циклопов, оставляло мне мало шансов воспользоваться им себе на пользу. Так что я не без удовольствия увидел, как возвращается выпущенный мною на свободу навозник. Он прятался за деревьями, откуда все видел, — дело было на крохотной прогалине, расчищенной для наших нужд в самых недрах тропического леса, — и, сочтя, что я наделен магической силой, явился предложить мне свои услуги. Должен сказать, что в последующие недели мой «компаньон» быстрехонько смекнул, откуда ветер дует, и понемногу оттеснил меня на ту подчиненную роль, которую я занимал и до того. Его специфические вкусы тем не менее быстро пробудили в нем такой интерес к моей особе, что он не чинил мне никаких препятствий в пользовании «своими» женщинами, словно речь шла о забаве, которую следовало воспринимать разве что как скромную прелюдию к нашим опытам, по крайней мере тем, каковые он предполагал вскоре со мной учинить. Впрочем, в большинстве своем эти женщины были столь омерзительны, что требовалось прилагать немалое усилие, чтобы что-то в них раскопать. Но все, что хотя бы самым отдаленным образом могло напомнить чрево, из которого я некогда вышел, с такой силой притягивало меня, что ничто не могло отбить мне охоту, и даже внешняя красота казалась мне весьма поверхностной прелестью в сравнении со счастьем, обретаемым в том интимном «занятии», коему я, закрыв глаза, самозабвенно предавался.