Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур

Вскоре я оказался в положении посредника между ними и им, положении, чреватом определенными проблемами. Становясь подчас на сторону женщин, я показал ему выгоду, которую он мог бы получить, если бы не запечатывал их одну за другой в катышах на ночь, что вызывало пустую трату времени и сопровождалось нескончаемыми рассусоливаниями, ибо они пользовались этим моментом, чтобы донести до меня все свои мелкие неприятности, проистекавшие по большей части из-за очевидного отсутствия всякой гигиены, — упоминание об этом может вызвать в данном контексте улыбку, — и единственный способ как-то сгладить эти напасти виделся в том, чтобы возвести большую прямоугольную хижину, где мы могли бы разместить их всех, а вместе с ними и нескольких свиней, каковых навозники предпочитали не закатывать и водили в своих скитаниях повсюду за собой. Попасть в это помещение можно было бы только согнувшись в три погибели, через своего рода лаз, проделанный у самой земли, так что защищать его было бы проще простого. Эта попытка укорениться поначалу показалась ему настолько рискованной и противоречащей его кочевым обычаям, основанным на идее бегства, что потребовалось некоторое время, прежде чем он решился позволить мне привести сей проект в исполнение. Каковой и был успешно завершен, что ощутимо повысило его престиж среди случившихся по соседству навозников, которых он пригласил его посетить. Кое-кто решил к нему присоединиться. Прогалину расширили, возвели новые хибары, и таким образом на свет появился их первый своего рода поселок. Поскольку без меня им было не обойтись, как на стройке лачуг, так и при улаживании споров, вскоре меня стали считать за главного, что обязывало принимать участие в кампаниях по устрашению, мы бесперебойно вели их по отношению к обособленным одиночкам, которых понуждали присоединяться к нам со всеми своими катышами. Столкнувшись с наплывом последних, мы постепенно перестали производить новые, что обрекло нашу рабочую силу на опасную праздность: некоторые работницы почти все время загорали на солнце, словно только для их удовольствия земля и вращалась. Подобное положение дел не могло продолжаться, не породив в обществе, руководителем которого я стал, серьезных расстройств и беспорядков. Тогда мне пришло в голову наладить, коли под рукой их собственный волосяной покров, бесперебойный поставщик обильного руна, ибо оно выпадает и вновь отрастает из года в год (они ничтоже сумняшеся выдирают его пряди, если надо протереть рану или заткнуть дыру), прядильное и ткацкое дело, что вскоре позволило нашим работницам производить ткань, конечно грубоватую, но вызывавшую у них в носке восхищение, так что она стала предметом прибыльной коммерции. Вместе с заботой об одежде к ним проникли всевозможные уловки кокетства, и очень скоро мужчины сошлись в том, что куда желаннее те женщины, чьи прелести прикрывает лоскут ткани. Скрывая их, платье стало тем самым заслуживающей внимания заменой шара, в котором на протяжении столь долгого времени они могли взращивать свою тайну, и именно их раздевая, мужчина-навозник мало-помалу стал новым человеком, более внимательным, не таким грубым и, откровенно говоря, начал приобретать первые жесты светского человека. Вместе с опрятностью вошли в обиход духи, для купания пришлось исследовать течение рек; целью экспедиции стало море, блеск которого и прежде замечали иногда на горизонте, но не решались к нему приблизиться. Поспешные и неистовые объятия, по ходу которых девушек утюжили, как бы норовя урвать лакомый кусок, уступили место куда более галантным отношениям, длительным беседам под сенью деревьев, поцелуям украдкой, всем тем обменам любезностями, которые отмечают первые переживания цивилизованного человека. Благородное соперничество подвигало наиболее доблестных овладеть самой желанной, возникли состязания, за которыми воспоследовали публичные торги, доходило до того, что копрофаги отдавали три, а то и четыре своих катыша, чтобы добиться благосклонности красотки, каковая показывалась им, разнаряженная, во всем своем блеске. Наставив их в общем-то на путь прогресса и цивилизации, мне оставалось только со спокойной совестью ретироваться от навозников, невинных созданий, соприкосновение с которыми многому меня научило, спрашивая себя, не станет ли когда-либо мое появление, преобразившее их жизнь, перевернувшее вверх дном все обычаи, рассматриваться их потомками как вмешательство великого волшебника, а то и того круче — как пришествие демиурга или воплощение сверхъестественного существа.

Я сильно себе льстил. Через пару-тройку лет после возвращения в наши широты мне довелось узнать от посетившего навозников путешественника о расколе, ответственность за который я вынужден принять на себя, и об откате назад, обрекшем их на куда более убогое существование, чем то, что я застал по прибытии, словно источником всех бед для бродяг, обитающих под открытым небом и каждый божий день бредущих куда глаза глядят, явилась в конечном счете жизнь в обществе со всеми его ограничениями и предписаниями и с вытекающим отсюда отсутствием ответственности.

Вскоре после моего отбытия, сохранившего для них всю свою таинственность (под покровом ночи я перебрался на шхуну, матросы которой высадились на остров, чтобы пополнить запасы пресной воды), навозники разделились на две непримиримо враждебные партии: одни, блюдущие обычаи и навыки, коим я их обучил, продолжали жить в домах, ткачествовать и даже чтить мою память по ходу пиршеств, каковые можно расценить как первичные проявления религиозного чувства, тогда как другие, оголтелые в своей злобе к этим нововведениям, чье шарлатанство представлялось им очевидным, вернулись к древним заветам праотцев-кочевников и к диктуемой ими кочевой жизни. В конце концов между двумя общинами установилось состояние перманентной войны и, поскольку мои последователи были в свою очередь вынуждены покинуть свои слишком уязвимые населенные пункты, сызнова закладывая в катыши самое ценное добро, обе стороны оказались, как встарь, предоставлены всем превратностям скитальческой жизни, хищнических набегов, приобретших из-за воцарившейся ненависти чудовищно разрушительный характер; захватив катыши, что одни, что другие спешили сбросить их в обширные трещины и провалы, на которые так щедра их вулканическая почва. При том темпе, в котором они этому предавались, женщины и дети, заточенные в падших шарах, вскоре были стерты с лица земли, и навозники оказались с глазу на глаз, как мужчины с мужчинами, готовые в своей озлобленности не остановиться ни перед чем, что вкупе с неспособностью размножаться вскоре избавило землю от их плачевного племени.

Нет в земной природе, равно как и в мыслимой вселенной, высокого и низкого, лицевой стороны и изнанки; нет ни хорошего ни дурного, ни добра ни зла, есть одни жизненные состояния, что вершат свою цель, поскольку они существуют, а их цель — существование.

Реми де Гурман. Физика любви

Летом 1886 года мне выпало удовольствие принять у себя ветерана царской армии, влиятельного члена Петербургского Этнографического общества, полковника графа Радошковского. Встревоженный докладом о находящихся на грани вымирания видах, который я сделал несколькими неделями ранее в Академии наук, он пришел предложить мне свое содействие. Тем более соблазнительное, что, владея более чем двумястами деревнями, рассеянными вокруг Харькова на плодороднейших землях, житнице Украины, он был баснословно богат. Мы быстро пришли к соглашению направить свои стопы на огромный остров М.[5], оставленный в результате братоубийственной войны народом навозников; там недавно был обнаружен класс млекопитающих, достаточно близкий к нам — с той, однако, поправкой, что их женщины, выкармливающие детей грудью так же, как это делают наши матери, несли яйца размером со страусиное, которые укрывали от чужих посягательств в обширных подземных галереях, чье местоположение выдавали снаружи импозантные курганы. Предполагалось, что они жили там все вместе, дочери, матери, бабушки, в ватной атмосфере подчас весьма просторных комнат — климат на острове отличался резким контрастом между ночной свежестью и дневным зноем, — откуда выходили только в определенные периоды года, чтобы отловить какое-то количество мужчин: их, оскопив, они делали своими слугами. Шла ли речь о последних выживших навозниках, влачивших на острове жалкое существование, или о взрослых особях, происходящих от эпизодических сношений, которые они, наверное, имели с пришельцами извне, несмотря на категорический запрет, налагаемый их партеногенетической моралью? Как бы там ни было, эти скверно скроенные грубияны проводили большую часть времени за охотой, чтобы вспомоществовать женщинам, а также за рытьем новых галерей, ибо те не переставали разведывать подземный мир во всех направлениях; бытовало даже мнение, что они создали в земных глубинах сады наслаждений, где собираются на таинственные шабаши. Этим практически исчерпывалось то немногое, что было о них известно по неминуемо сомнительным рассказам заплывавших туда моряков, которых влекла к этим берегам страсть к наживе (китайцы покупали на вес золота оплодотворенные яйца, чтобы изготовить из них порошок, входивший вместе с янтарной смолой ликвидамбара в состав знаменитых афродизиаков), когда мы с полковником решили предпринять экспедицию, дабы разузнать об этих женщинах побольше и обогатить науку точными наблюдениями, очищенными от всяческих фантазий.