Кровь и золото - Энн Райс

И все же я часто заглядывал в храм Святой Софии, восхищаясьогромным куполом, без видимой, казалось, опоры парящим над головой. Создателямудалось запечатлеть в этом храме нечто неуловимое, но заставлявшее дажегордецов смиренно склонять головы.

Авикус и Маэл были довольны городом. И оба безоговорочнодали мне понять, что признают мое превосходство. Когда по вечерам я ходил нарынки покупать книги, Авикус с радостью присоединялся, а потом просил почитатьновые приобретения.

Тем временем я с комфортом обустроил дом и нанял художников,чтобы расписать стены, ибо не хотел снова становиться пленником нарисованныхсадов.

При мысли о Пандоре мне становилось еще хуже, чем прежде. Яне переставал искать ее. Некоторые безобидные, незначительные истории из нашейс ней жизни я рассказал Авикусу и Маэлу, стремясь донести главное: всю силусвоей любви к этой замечательной женщине. Я надеялся, что ее образ останется вих мыслях. Если Пандора окажется на этих улицах и столкнется с моимиспутниками, может быть, она догадается, что я здесь и что больше всего на светея хочу снова быть с ней вместе.

С самого приезда я начал собирать библиотеку, скупая свитки,просматривая их на досуге и заполняя ими сундук за сундуком. Я приобрел удобныйписьменный стол и, пользуясь своим старым шифром, начал вести дневник, стараясьобъективно описывать события, но не поверяя бумаге свои потаенные мысли.

Мы не пробыли в Константинополе и полугода, когдапочувствовали, что к нашему жилищу приближаются те, кто пьет кровь.

Мы услышали их рано утром. Видимо, они пришли прочесть нашимысли, а затем умчались прочь.

– Почему они так долго не появлялись? – спросиля. – Наблюдали за нами? Изучали наш образ жизни?

– Может быть, это из-за них здесь нет ни одногодьяволопоклонника? – предположил Авикус.

Наверное, он был прав, так как, судя по обрывкам мыслей,которые нам удалось уловить, шпионы не принадлежали к числу Детей Сатаны.

Наконец, едва село солнце, они вернулись с любезнымприглашением проследовать за ними в гости к их госпоже.

Я вышел из дома, чтобы поздороваться, и обнаружил заворотами двоих красивых бледных мальчиков, с ясными темными глазами и короткимивьющимися черными волосами. В момент перерождения им было не больше тринадцати.Они носили длинные восточные одеяния из тонкой расшитой ткани с красно-золотойкаймой; на ногах – нарядные туфли, на пальцах – кольца с драгоценными камнями.

Путь им освещали двое смертных с факелами – рабы-персы,стоившие в то время весьма недешево.

Один из блистательных юных вампиров вложил мне в рукималенький свиток. Я тотчас развернул его и прочел написанное по-гречески, оченькрасивым почерком послание:

«Согласно обычаю, у меня испрашивают разрешения охотиться вмоем городе. Приглашаю вас в мой дворец». И подпись: «Эвдоксия».

Стиль и содержание письма взволновали меня не больше, чемчто-либо иное в Константинополе. Не могу сказать, что послание меня удивило, нооно дарило мне надежду побеседовать с другими вампирами, не подпавшими подвлияние культа сатаны. Такой возможности мне прежде не выпадало!

Добавлю, что за все годы бессмертной жизни мне не доводилосьвидеть вампиров столь же элегантных, изящных и прекрасных, как те два мальчика.

Не сомневаюсь, что среди Детей Сатаны тоже встречалиськрасавцы с невинными глазами, но с ними в основном сталкивались Авикус и Маэл.Кроме того, фанатизм обычно портит любую красоту.

А эти мальчики были совсем другими.

Исполненные достоинства и смелости, светившихся в глазах,они вызывали подлинный интерес. Что касается имени Эвдоксия, оно вызывало нестолько страх, сколько любопытство.

– Я следую за вами, – ответил я.

Однако мальчики знаком предложили Авикусу и Маэлуприсоединиться к нам.

– Зачем? – настороженно спросил я.

Авикус и Маэл безмолвно сообщили мне, что тоже хотят пойти.

– Сколько вас? – поинтересовался я у мальчиков.

– На все вопросы ответит Эвдоксия, – сказал тот, ктопередал мне свиток. – Пожалуйста, оставьте разговоры и следуйте за нами.Эвдоксия уже наслышана о вас.

В сопровождении юных посланцев мы проделали долгий путь поулицам города и наконец добрались до квартала, выглядевшего даже богаче, чемнаш. Мы остановились у большого дома с фасадом из шероховатого камня, закоторым, по-видимому, скрывались комнаты с пышным убранством и внутренний сад.

Пока мы шли, мальчикам прекрасно удавалось скрывать своимысли, но я – возможно, по их желанию – смог уловить имена: Асфар и Рашид.

Двери открыла другая пара смертных рабов, они же проводилинас в просторный зал, от пола до потолка отделанный золотом и ярко освещенныйфакелами.

В центре зала на разбросанных по золоченому ложу фиолетовыхшелковых подушках возлежала ослепительная женщина с густыми, вьющимися, как умальчиков-посыльных, но длинными и усыпанными жемчугом волосами. На ней былипарчовые одежды, а под ними – шелковая туника тончайшей работы. Стольвеликолепного одеяния я еще не встречал в Константинополе.

Ее маленькое овальное лицо казалось совершенным, хотя внешнеона ничем не напоминала Пандору, которая всегда оставалась для меня воплощениемсовершенства.

Огромные глаза, идеально подкрашенные губы и аромат,созданный, несомненно, персидским чародеем, чтобы окончательно вскружить намголовы.

Поодаль на мозаичном полу с изображениями неистовыхгреческих богов, выполненными со вкусом, свойственным ушедшим временам, вкажущемся беспорядке расставлены были стулья и диваны. Роспись на стенахзапечатлела сцены сродни той, что была выложена на полу, но грубоватые,замысловато украшенные колонны относились, по-видимому, к этому веку.

Кожа хозяйки дома была совершенно белой. В этой женщине,похоже, не осталось ничего человеческого. От этой мысли меня бросило в дрожь.Но выражение ее лица и улыбка были сердечны и не скрывали величайшеголюбопытства.

Не изменив позы, по-прежнему опираясь локтем о подушки, онаподняла глаза. Унизанная браслетами рука поражала изяществом.

– Мариус, ты рассматриваешь мои стены и пол так внимательно,словно книгу читаешь, – произнесла она на безупречной латыни.

Я отметил про себя, что голос ее звучит приятно, под статьлицу.

– Прошу прощения, – ответил я. – Но в стольизысканной комнате было бы невежливо вести себя иначе.

– Ты тоскуешь по старому Риму, – продолжала она, –по Афинам, даже по Антиохии, где тебе доводилось жить.