Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец

На меня она не смотрела. Синяк был аккуратно заштукатурен и почти не виден.

– Хорошая телка, – заметил Майоров, когда Лиза ушла за напитками.

– Других не держим, – не без гордости заметил Гончаров. – К нам тут очередь стоит на работу, так что отбор проводится строгий.

– Сосет хорошо?

Я окаменел.

– Слушай, что ты у меня спрашиваешь? – пожал плечами Гончаров. – Предположительно все, кто здесь работает... – он сделал многозначительную паузу, – морально устойчивые кадры.

Они засмеялись.

Лиза принесла бокалы с водкой и коньяком. Майоров, разбросав руки по спинке дивана, нахально рассматривал ее.

– Это... что, травма на производстве, или обидел кто? – он провел указательным пальцем у себя под глазом. – Если обидели, так мы и наказать можем.

Глаза у него сощурились и стали на редкость недобрыми. Этот имел полномочия, у него за наказанием бы дело не стало.

– Спасибо, пока не надо, – ответила Лиза и ушла.

– Короче, Дмитрий, ты должен четко подготовить предложение, каким ты видишь этот клуб. Писать ты умеешь, так что действуй. Потом сядем втроем и обмозгуем, как это все можно сделать, чтобы и волки были, как говорится, сыты и волки целы, ты меня понял?

Я кивнул, хотя не понял – он умышленно спутал волков с овцами или оговорился. Диск-жокей завел полисовскую Every Breath You Take, и площадка перед его пультом начала наполняться танцующими. В грохоте музыки наш разговор прервался.

Лиза еще раз принесла заказанное. Майоров разглядывал танцующих. Если во время нашей первой встречи он был эталоном неприметности, то сейчас у него в лице проявился характер: глаза стали масляные, углы губ зло кривились. Лицо его отражало презрение к танцующим и одновременно какое-то злобное веселье. Вторую порцию водки он выпил залпом.

– Кто-то хочет покурить?

Он проверил внутренний карман пиджака и поднялся. Гончаров поднялся следом и сделал Лизе знак, чтобы она принесла еще водки. Она была у стойки бара, а я смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда от нее.

Oh, cant you see, – жаловался на жизнь Стинг, – You belong to me,

How my poor heart aches with every step you take

Наваждение продолжалось. Я заставил себя отвернуться от нее и смотреть на танцплощадку. Среди танцующих выделялась высокая девушка в очень короткой кожаной юбке, белом коротком жакете и белых полусапожках. Эта была подруга научного сотрудника, только уже без сотрудника. В другой раз, я, скорей всего, подошел бы к ней, завязал разговор, но сейчас она казалась мне совершенно посторонним человеком, не имеющим никакого касательства к моей жизни.

Every move you make

Every vow you break

Every smile you fake

Every claim you stake

I’ll be watching you, – продолжал изобретательный на жалобы Стинг.

Когда Лиза ставила заказ на стол, я просто вцепился в ее руку.

– Это твой Карим там сидит?

– Какая тебе разница?

– Я его щас убью на хуй, ты поняла? У меня в сумке труба лежит, ты поняла?

От испуга она побледнела. У меня не было ни сумки, ни трубы, у меня только была бешеная злоба на нее.

– О чем ты с ним разговариваешь? Что он тебе втирает? Чтобы ты не ходила в милицию, потому что его выгонят из его сраного института?

– Отпусти.

Я, возможно, продолжал бы держать ее, но в это время вернулись Гончаров со своим новым другом. Того пошатывало. В каждом его стаканчике было грамм по сто. Гончарова и его гостей бармен не обсчитывал. Я это чувствовал по крепости своего коктейля.

– Лиза, это – Виктор Петрович, наш новый куратор. Он хочет у тебя кое-что выяснить. Можешь пройти с ним в мой офис, чтобы музыка не мешала. Там открыто.

Теперь нас с ней бросило в краску вдвоем. Виктор Петрович пошел за ней в кабинет. Трудно передать, как мне не хватало в этот момент трубы. А еще лучше пулемета. Наклонившись ко мне, Гончаров сказал:

– Ты должен правильно оценить ситуацию. Я не могу подставлять жопу этим долбоебам из обкома, это – бизнес. Поэтому мне нужна крыша. Лучше комитета крыши нет. Они хотят ловить антисоветчиков, пусть ловят. Вот у меня есть клуб, курируйте его сами. Я вам его доверил, я продаю коктейли и кручу музыку, а вы теперь отвечаете за ловлю спекулянтов и шпионов с диверсантами. И если вы хотите раз в месяц получать за свою работу пару копеек, то позаботьтесь, чтобы у вас эта работа была. Ты меня понял?

– Я не понял, этот куратор пошел проверять, хорошо ли она сосет?

– Слушай, забудь про нее, сосет как все, я тебе говорю о важном. Мы сейчас загоним твой сходняк в наше кафе, скорей всего в “Ретро”, и пусть они его там курируют. Если тебя это только интересует, мы тебя оформим руководителем. Ты меня понимаешь?

– Я понимаю, что... – я был совершенно не в состоянии собраться с мыслями. – Вы, то есть он, будет ловить антисоветчиков в моем клубе... Кого-то могут посадить... А мне потом скажут, что я собрал клуб, где людей сажают за пластинки...

– Ты не будь наивным, Митя. Никого не посадят. Потому что он знает, что если кого-то посадят, то в этот клуб никто больше не придет. А если в клуб больше никто не придет, то он получит не свои кураторские, а пойдет ловить антисоветчиков на одну ставку в свою контору на Бебеля, 12. Ты меня понял?

– А он что, тоже оформлен у вас?

– Чудак-человек, ты вообще понимаешь, в какое время ты живешь? Ну, ты же не глупый парень! Ты про хозрасчет что-то слышал?

– Ну, слышал.

– Ты что думаешь, я эту деятельность развиваю из любви к молодежной культуре, к этому року, к этой швали в ошейниках? Я может, кроме Чайковского вообще ничего слушать не могу? Может, я вообще глухой, блядь! Ты меня понимаешь?

– Приблизительно.

– Ты умный парень, Митя, ты работаешь в газете, ты можешь нам помочь и ты об этом не пожалеешь, ты меня понимаешь?

Я не мог больше говорить с ним, вообще не мог больше говорить, в груди у меня стоял ком, и я думал только о том, что сейчас делает Лиза с этим ебаным куратором к офисе Гончарова. Я откинулся на спинку дивана. Пришел куратор. Мне было страшно на него смотреть.

– Ну, побеседовали? – поинтересовался Гончаров.

Я не слышал, что он ответил. Потом в зале появилась Лиза, взяла со стойки бара поднос и пошла по залу собирать пустые бокалы. Я поднялся. Гончаров посмотрел на меня вопросительно, а я, покрутив указательным пальцем в воздухе и поднеся кулак к щеке, показал, что, мол, позвоню. Он кивнул и наклонился к своему новому другу Вите. Наверное, чтобы выяснить, остался ли он доволен беседой. Что ни говори, а простой народ видел больше нас, сраных романтиков-интеллигентов. И права была тетя Света, назвавшая мою любовницу валютной проституткой. Единственная неточность была в том, что специализация у нее была более широкая. Она, видимо, выступала не только за валюту, но также и за простые рубли, и просто по требованию начальства, что, в то же время, не лишало ее способности к искренним порывам.