Блицфриз - Свен Хассель

Мы поспешно отступаем сквозь густые, теплые испарения. Русские не могут преследовать нас сквозь море пламени. Мы бросаем назад гранаты, стреляем в огонь.

У дерева сидит какой-то оберcт, зубы его оскалены в отвратительной смертной усмешке. Обе руки у него оторваны. Мимо скачут казаки с блестящими шашками и скрываются в дыму.

Мимо проносится немецкая пушка со всей скоростью, на какую способны лошади. Раздается протяжный, громоподобный взрыв, и она исчезает. Лошади с пронзительным ржанием падают с неба и разбиваются о землю в кровавую кашу.

Земля разверзается перед нами, словно жерло ревущего вулкана. Камни, комья, снег разлетаются далеко во взбаламученном воздухе. В земле появляется громадный кратер, способный вместить четырехэтажный дом. По воздуху летит горящий грузовик. Водитель все еще за рулем, словно управляет им. Машина с треском падает в кратер и превращается в груду искореженного металла.

К нам бежит какой-то солдат. Кишки тянутся за ним, будто какие-то отвратительные змеи. Рот его представляет собой большое, кричащее отверстие. Он наступает на собственные внутренности, падает, встает и бежит, пока не исчезает в пламени взрыва.

Двухэтажный дом словно бы повис в воздухе над ротой. Он падает и превращается вместе с солдатами в неузнаваемое месиво. Высокие деревья с частями тел между ветвями взлетают в воздух с громадной силой и вонзаются в землю, словно гигантские дротики. Артиллерийский залп превращает их в дрова.

Порта и я волочим тяжелый пулемет. Малыш несет лейтенанта Янсена на плече, словно мешок.

Мы занимаем позицию за разрушенной деревней. Туча штурмовиков уничтожает на поле боя отставших от своих частей.

Судам больше нет необходимости принимать решения. Достаточно приказа фюрера, чтобы казнить виновных в преступлениях против государства или в паразитизме.

Рейхсфюрер Гиммлер шефу Полиции порядка обергруппенфюреру СС Курту Далюге, 3.01.1942

Гитлер бушевал в рейхсканцелярии третий час без перерыва. «Трусы, изменники, бестолочи!» — орал он на офицеров, молча сидевших по обе стороны массивного дубового стола.

Маршал Кейтель поигрывал карандашом. Генерал Ольбрихт наблюдал за мухой, ползущей по зеленой военной карте. Она пробиралась между цветными булавками и флажками и остановилась на большой красной точке: Москва. Генерал-полковник Йодль листал документы, касающиеся неудовлетворительного производства танков. Рейхсмаршал Геринг набрасывал образцы новых мундиров. Рейхсфюрер СС Гиммлер старательно записывал исходящие от Гитлера противоречивые приказы.

«Гудериана нужно уволить со службы! — орал он. — Геппнера, этого преступного дилетанта, тоже!»

«Отлично!» — пробормотал начальник отдела личного состава генерал от инфантерии фон Бургердорф, делая запись в карманном дневнике.

«Разве я не приказывал войскам держаться и фанатично сражаться до последнего патрона? — кричал Гитлер. — И что происходит? Как только недочеловеки начинают отвечать огнем, мои жалкие солдаты бегут, как перепуганные зайцы! Мне стыдно за немецкий народ. Если б я не чувствовал себя призванным вести его, то немедленно ушел бы в отставку!»

Он злобно ударил по стулу ногой, тот отлетел и ударился о ноги генерала Фельгибеля, который не смог удержать сдавленного вскрика боли.

Гитлер бросил на начальника связи убийственный взгляд.

«Фельдмаршала фон Бока нужно снять с должности командующего группой армий "Центр" и я запрещаю ему впредь появляться в мундире. Гальдер сообщил мне, что он потерял миллион сто тысяч человек убитыми и тяжело раненными, но это не больше, чем они заслуживали! Катастрофа? Нет, пропалывание! Только трусливые свиньи позволяют убивать себя этим недочеловекам. Я запрещаю награждать или повышать в звании всех людей из среднего эшелона, пока они не оправдаются службой на других участках фронта!».

Гитлер приказал сместить еще тридцать восемь генералов, а двенадцать — казнить. Он продолжал неудержимо бушевать, требуя крови других в расплату за провал собственных опрометчивых планов.

Генерал-танкист Модель едва не лишился жизни, когда объяснил, что армии Наполеона вошли в Россию двадцать второго июня[86]и были в Москве четырнадцатого сентября, восемьдесят шесть дней спустя. Притом эти армии передвигались пешком, однако четырнадцатого сентября сорок первого года танковые войска Гитлера находились еще в трехстах километрах от Москвы.

Гитлер целых пять минут стоял, будто каменное изваяние, глядя на невысокого генерала. Потом взорвался протяжным, стонущим воплем и швырнул ему в голову пачку документов.

«Вы смеете говорить, что фюрер великой Германии уступает этому смешному, маленькому корсиканскому бандиту! Человеку, который стал офицером только благодаря времени, в котором жил! Только дегенеративные французы могут гордиться такой личностью. Модель, вы лишаетесь своей должности! И больше не показывайтесь мне! Вы оскорбили Германию!»

Неделю спустя Гитлер был вынужден приказать Моделю руководить отступлением. Шестеро других генералов от этого отказались. Гитлеру пришлось чуть ли не встать на колени перед своими командирами. Двое из них были отправлены в концлагерь, но не сдались.

Гитлер не останавливался ни перед чем, демонстрируя свою властность и жестокость. Уходящим на фронт войскам было приказано стрелять по изменникам, которые позволяли противнику прорвать линию фронта. Бессчетное количество солдат, отчаянно сражавшихся, чтобы противостоять медвежьей хватке русских, было казнено своими. Их без суда ставили к стенке. Оставшиеся без оружия гибли. Если они протестовали, их заставляли замолчать ударами прикладов, а потом они падали под пулями расстрельной команды.

Главный механик пятой роты Вольф отважился явиться на передовую. Тяжело дыша, он усаживается на орудийный лафет и задумчиво закуривает одну из тех особых сигар, которые курят только он и штабные генералы. У него самая большая частная транспортная рота в немецкой армии. Купить у Вольфа можно все — особенно за твердую валюту.

Перед ним настороженно лежат два злобных волкодава. Их желтые глаза жадно разглядывают нас. Стоит их хозяину щелкнуть пальцами, и они разорвут нас на куски. Дорогое офицерское пальто на меху придает ему вид опереточного генерала, играющего в театре на какой-нибудь захудалой улочке Вены. Его пуговицы и нагрудные знаки из чистого серебра. На голове у него, разумеется, высокая меховая шапка, на боку сабля, которой невозможно разрубить пополам редиску. Любой другой был бы наказан за такое нарушение формы одежды.

Скрещивать оружие с главным механиком Вольфом никто, кроме Порты, не осмеливается. Для любого другого это означало бы мучительную смерть — от голода!