Король воронов - Мэгги Стивотер

– Вообще я думал стать фермером.

– Ронан, ну блин, – отозвался Диклан. – Мы можем хоть раз поговорить серьезно?

Ронан быстрым движением продемонстрировал ему средний палец.

– Как хочешь, – сказал Диклан. – Возможно, сейчас тебе не кажется, что в Генриетте жарко, но это только потому, что я лезу вон из шкуры, чтобы не пустить чужаков в город. Я уже некоторое время продолжаю папины дела, поэтому я известил всех, что буду заниматься ими из Вашингтона.

– Если новых вещей нет, что же ты продаешь?

– Ты видел Амбары. Главное, распродавать старое барахло достаточно медленно – пусть думают, что я добываю их из разных источников, а не просто выйдя на задний двор. Вот почему папа всё время путешествовал – чтобы создавать впечатление, что он привозит артефакты со всего света.

– Если новых вещей нет, почему ты их продаешь?

Диклан провел рукой по рулю.

– Папа вырыл нам всем могилу. Он обещал людям вещи, которые еще даже не приснил. Он заключал сделки с людьми, которые не всегда удосуживались платить и которые знали, где мы живем. Он притворялся, что нашел этот артефакт – Грейуорен, – который позволяет выносить разные предметы из снов. Вот так. Знакомо звучит? Когда люди приезжали к нему, чтобы купить Грейуорен, он всучивал им взамен что-нибудь другое. Грейуорен стал легендой. И, конечно, отцу надо было стравливать клиентов друг с другом, дразнить этого психопата Гринмантла и в конце концов погибнуть. Вот что мы имеем.

Чуть раньше подобного заявления было бы достаточно, чтобы вызвать драку, но теперь горечь и скорбь в голосе Диклана перевесили гнев. Ронан мог сделать шаг назад и взвесить эти слова, сравнить их с тем, что он знал об отце. Сравнить их с тем, что он знал о Диклане.

Ему это не понравилось. Он верил Диклану, но ему это не нравилось. Гораздо проще было просто драться.

– Почему ты не сказал мне? – спросил он.

Диклан закрыл глаза.

– Я пытался.

– Хрен там.

– Я пытался сказать тебе, что он не тот, кем ты его считал.

Он ошибался. Ниалл Линч был именно тем, кем его считал Ронан, но в то же время он был и тем, кем его считал Диклан. Две версии не исключали друг друга.

– В смысле… почему ты не сказал, что противостоишь всем этим людям?

Диклан открыл глаза. Они были ослепительно синие, как у всех братьев Линч.

– Я хотел защитить тебя, мелкий засранец.

– Знаешь, было бы гораздо проще, если бы я знал больше, – огрызнулся Ронан. – А вместо этого нам с Адамом пришлось своими силами справляться с Гринмантлом, пока ты разыгрывал трагедию плаща и шпаги.

Брат оценивающе взглянул на него.

– Так это были вы? Как… О.

Ронан целую минуту наслаждался одобрением брата.

– Пэрриш всегда был до жути умным мелким поганцем, – заметил Диклан, против воли говоря почти совсем как отец. – Слушай, вот в чем дело. Один человек позвонил мне сегодня утром и сказал, что кто-то здесь выставляет на продажу нечто очень большое. Люди будут съезжаться отовсюду, чтобы посмотреть на эту штуку, чем бы она ни была. Понадобится совсем немного усилий, чтобы найти тебя, Мэтью, Амбары и тот лес.

– А кто продает что-то большое?

– Не знаю. И мне всё равно. Это вообще неважно. Ты разве не понимаешь? Даже после того как сделка состоится, люди будут ездить сюда, потому что Генриетта – громадный сверхъестественный маяк. И потому что я сам не знаю, что из папиных дел я еще не успел подчистить. И если они выяснят, что ты сновидец… всё будет кончено. Я просто… – Диклан замолчал и закрыл глаза; и в ту минуту Ронан увидел в нем брата, с которым вместе вырос, а не от которого бежал. – Я устал, Ронан.

В машине стало очень тихо.

– Пожалуйста… – начал Диклан. – Просто поехали со мной, ладно? Ты бросишь Агленби, Мэтью переведется в школу в Вашингтоне, я полью бензином всё, что построил папа, и мы оставим Амбары в прошлом. Давай уедем.

Однажды, когда Ронан был еще маленьким, достаточно маленьким, чтобы посещать воскресную школу, он проснулся, держа в руке настоящий пылающий меч. Его пижама, соответствовавшая жестким правилам безопасности, которые до сих пор, казалось, имели чисто научный интерес, расплавилась и спасла его, но одеяло и почти все занавески полностью погибли в маленьком аду. Именно Диклан вытащил Ронана из комнаты и разбудил родителей; он никогда и ничего об этом не говорил, а Ронан никогда не благодарил его.

Строго говоря, вариантов не было. Линчи всегда спасали друг друга, если приходила беда.

– Забери Мэтью, – сказал Ронан.

– Что?

– Забери Мэтью в Вашингтон и защити его, – повторил Ронан.

– Да? А ты?

Они переглянулись – искаженные отражения друг друга.

– Это мой дом, – сказал Ронан.

Грозовая погода идеально отражала состояние души Блу Сарджент. Первый день в школе после временного исключения казался бесконечным. Отчасти так вышло оттого, что время, проведенное вне школы, было необыкновенным – полная противоположность скучному существованию в Маунтин-Вью. Но по большей части проблема заключалась в воспоминании о самом неволшебном событии минувшего дня – вечеринке у Генри Ченя. Очарование этого события казалось еще внушительней оттого, что в нем не содержалось абсолютно никакой магии. И мгновенно заключенный союз с ребятами из Агленби лишь подчеркивал то, что Блу ни разу не удалось пережить ничего подобного за все годы, проведенные в старшей школе Маунтин-Вью. Что заставило ее сразу же сойтись с ванкуверской тусовкой? И почему ощущение душевного родства связало Блу с людьми, принадлежавшими к иному миру? Вообще-то она знала ответ на этот вопрос. Ванкуверская компания смотрела на звезды, а не на землю. Они не знали всего, но очень хотели знать. При другом раскладе Блу, возможно, общалась бы с людьми типа Генри всю свою школьную жизнь. Но при нынешнем – она сидела в Генриетте и наблюдала, как такие люди уезжают. Ни в какую Венесуэлу она не собиралась.

Блу наполняла досада при мысли о том, что ее жизнь столь отчетливо определена.

Есть вещи, которых недостаточно, зато для нее они достижимы.

Есть вещи, которые представляют собой нечто большее, но их она получить не может.

И вот она стояла, как сердитая старушка, согнувшись, в своей длинной изуродованной куртке с капюшоном, которую превратила в платье, и ждала, когда автобусы уедут и она сможет забрать свой велосипед. Блу жалела, что у нее нет мобильника или Библии, чтобы она могла притвориться необыкновенно занятой, как кучка застенчивых ребят, стоявших в автобусной очереди впереди нее. Четверо одноклассников стояли в опасной близости и спорили, можно ли считать по-настоящему крутой цепочку банковских ограблений в каком-то фильме, который все смотрели. Блу боялась, что они спросят ее мнения. В широком смысле она знала, что это совершенно нормальный разговор, но в узком смысле понимала, что не сможет заговорить о кино, не показавшись высокомерной мажоркой. Блу чувствовала себя тысячелетней. А еще ей казалось, что, возможно, она и вправду высокомерная мажорка. Она хотела забрать свой велосипед. Хотела общаться с друзьями, которые тоже были тысячелетними высокомерными мажорами. Она хотела жить в мире, где ее окружали бы тысячелетние высокомерные мажоры.