Парашютисты-диверсанты Сталина. Прорыв разведчиков - Максим Бузин

Макс, окончательно сбросивший маску человека без эмоций, с широкой улыбкой напевал арию герцога Мантуанского из оперы Верди «Риголетто», начинавшуюся словами «Сердце красавицы склонно к измене…» При этом жутко фальшивил и постоянно повторялся.

Федор Воронин пристроил рядом свой вещмешок и что-то в нем искал, озабоченно хмуря лоб.

Один только Отто не разделял общего веселья. Внимательно вслушиваясь в гул работающих двигателей, он улавливал среди привычных для его опытного уха звуков посторонние шумы.

И данное обстоятельство его сильно тревожило.

– Что ты такой мрачный? – крикнул ему Седов, только что завершивший свое общение с лейтенантом и явно нуждавшийся в новом собеседнике.

– Мне не нравится, как работает правый двигатель! С ним что-то не так! Я слышу посторонние глухие звуки.

Андрей, все еще продолжая улыбаться, повернул голову и с неподдельным интересом принялся рассматривать через остекление кабины равномерно и очень быстро вращающийся трехлопастный пропеллер. Видимо оставшись вполне удовлетворенным произведенным осмотром, он вновь повернулся к летчику, чтобы высказать свое мнение. Но, окинув взглядом усталое лицо пилота, произнес совсем другое:

– Отто! Ты давно смотрел на себя в зеркало?

– Не помню! Кажется, последний раз это было еще до нашего знакомства!

– Тогда хочу тебя «обрадовать»: ты слегка поседел!

– В каком смысле?

– В прямом! У тебя виски седые!

Отто провел рукой по волосам, словно мог на ощупь проверить слова Седова. Потом посмотрел на майора и, грустно улыбнувшись, пожал плечами.

– Хочу тебе признаться, Андрэ, что я жутко испугался, когда вывел самолет прямо в лоб «Мессершмитту» Вайденбауэра! Вспомни: там все произошло за две-три секунды. Во-первых, ты мог промахнуться, или бы вдруг заклинило пулемет! Тогда Ганс просто сделал бы из нас фарш. Во-вторых, он мог не отвернуть из принципа, а я, управляя такой махиной, физически бы не смог уйти в сторону! В-третьих…

– Отто! Зачем ты мне все это рассказываешь? – перебил летчика Андрей, пристально глядя ему в глаза.

– Не знаю, – вновь пожал плечами Отто, – наверное, потому, что испытываю в этом потребность!

– Врешь ты все, господин барон! Признайся, что просто переживаешь – не уронил ли ты себя в собственных глазах, когда испугался! И ждешь, что я отвечу!

– Хорошо, признаюсь!

– Тогда слушай сюда! Страх – это нормальное явление, не боятся только законченные идиоты и закоренелые психопаты!

– Но ты же не идиот!

– Можешь не верить, но я тоже так думаю!

– Значит, и тебе бывает страшно?

– Постоянно! Хотя нет, шучу! Через день! – Андрей сделал паузу и задумчиво посмотрел вдаль. – А если серьезно, то сегодня мне было очень страшно! Как никогда! Но я поборол свой страх, и ты поборол свой страх, а это главное! Выбрось из головы все заморочки и успокойся! Ты – молодец! И я – молодец! Мы все – молодцы, потому что еще живы!

На эти слова Отто ничего не ответил, а лишь молча кивнул головой. Пожимать плечами он не стал…

* * *

Следующие полчаса полета прошли спокойно. Никто больше не пытался преследовать самолет с беглецами.

Андрей Седов, подремавший несколько минут, чувствовал себя превосходно. Чтобы не отвлекать Отто от управления самолетом, он повернулся посмотреть, чем заняты его товарищи.

Лейтенант Терентьев, несмотря на неудобства, крепко спал. Его молодой организм явно испытывал в этом потребность.

Макс, закончив «издеваться» над бессмертным произведением Джузеппе Верди, переключился на Вагнера. «Полет валькирий» в исполнении бывшего автомеханика мог заставить даже человека с крепкими нервами впасть в глубокую депрессию.

Андрей улыбнулся и, достав карту, коих у него было несколько, углубился в ее изучение.

– Отто, – позвал он летчика, – знаешь, где мы сейчас находимся?

– Если судить по твоему довольному лицу, то, видимо, над советской территорией!

– Ты очень проницателен! Действительно, мы миновали Гродно и держим курс на Минск! Если только я не ошибся в расчетах.

– Но Минск захвачен немецкими войсками!

– Мне это известно! Ты можешь обойти его километрах в тридцати южнее?

– Могу, только это уже вряд ли получится!

– Почему?

– Потому что очень скоро наш правый двигатель остановится! А бомбардировщики типа «Дорнье» на одном двигателе, к сожалению, не летают!

Теперь уже и Андрей, прислушавшись, обратил внимание на перебои в работе правого мотора.

– Сколько мы еще протянем?

– Минут двадцать, не больше! Это не более ста пятидесяти километров! Я постараюсь удержать машину в воздухе как можно дольше, а ты поищи на карте место, где мы сможем приземлиться! Это должно быть поле или широкая дорога, на худой конец – большая поляна! На аэродром-то мы сесть не можем!

– Хорошо, что-нибудь наверняка найду! Главное, держись! – Андрей ободряюще похлопал летчика по плечу.

Затем, обернувшись к Максу и проснувшемуся Терентьеву, прокричал:

– Нам предстоит аварийная посадка в белорусских лесах! Приготовьтесь и предупредите Воронина!

Макс, сделав грустное лицо, кивнул в ответ. Ведь его прервали в момент, когда он собирался исполнить какое-нибудь произведение Вивальди! Например, «Времена года». Теперь же, учитывая сложившуюся ситуацию, на ум приходила только мелодия из «Реквиема» Моцарта.

Крестьянин Илья Сосновский неспешно катил на своей подводе к дочери в райцентр Молодечно, изредка понукая вожжами пегую кобылу по кличке Нюрка. Кобыла была старая и ко всему привычная. Поэтому на хозяина особого внимания не обращала и никуда не торопилась.

Выехал Илья с рассветом, рассчитывая к обеду уже быть на месте. В застланной соломой телеге лежало два больших мешка. В одном была картошка, хорошо уродившаяся в этом году. В другом, аккуратно завернутые в тряпицы, лежали по отдельности нежное сало с розовыми прожилками, ароматный хлеб, десяток золотистых головок лука и две бутыли с кристально прозрачным самогоном.

Самогон он вез зятю Ивану, несмотря на запрет дочери, постоянно упрекавшей отца в том, что он спаивает ее мужа и подает дурной пример внукам. На что Илья вполне резонно заявлял, что по воскресеньям и праздникам выпить не грех, если знать меру.

Иван в таких случаях широко улыбался в густые пшеничные усы и заговорщицки подмигивал тестю. Сам он не был любителем обильных возлияний и всегда ограничивался тремя небольшими рюмками, чего нельзя было сказать об Илье. Ведь только в гостях у дочери он мог позволить себе «выпить лишнего»! Дома же всевидящее око жены преследовало его повсюду. А поскольку ссориться с благоверной Илья не хотел, то ему приходилось практически круглый год, за исключением редких праздников, соблюдать сухой закон!