Я-муары. Откровенные истории блогера - Анастасия Николаева

Мама очень лояльно относилась к набегам на ее шкаф. Она даже стала покупать мне к датам чудесные колечки и кулончики с небольшими изумрудиками, считая, что они хорошо подходят к моим зеленоватым глазам (скажу сразу: все мои колечки и изумруды мой сын Никита в возрасте шести лет зарыл на даче, когда играл в клад. Клад до сих пор никому обнаружить не удалось).

Кроме кофточек, колечек, мальчиков и книжек про любовь, ничего в голову не помещалось. Мир казался прекрасным. Даже тогда, когда в яблоневом саду на Давыдково на меня набросились два солдата, рывшие там какую-то яму.

Я шла ясным летним днем через сад к бабушке, которая жила на Пионерке, с тортиком и букетом цветов. Прям Красная Шапочка. Только волка было два. Один блондин высокого роста, другой – смуглый с узкими глазами. Они кинулись ко мне как звери и сразу стали рвать на мне чудесную итальянскую шелковую блузку на пуговках. Пуговки сыпанули в траву, я, ошалев, не могла выпустить цветы и торт. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы блондинистый негодяй не стал, продолжая сдирать с меня одежду, лихорадочно приговаривать: «Только не кричи, только не кричи!» И тут оцепенение оставило меня, и я заорала как резаная, и стала отбиваться изо всех сил, по-прежнему не выпуская из рук торт и цветы. Вряд ли их испугало мое цветочно-тортовое сопротивление, но дикие вопли явно не оставили равнодушными. Они вдруг разом нырнули в кусты, забыв про лопаты и канаву. Я поставила наконец торт на землю, на него положила фрагменты букета и стала… искать пуговички. Я не плакала, была в каком-то обалдении. И вот в этот момент из-за дерева вышел крепкий нестарый мужчина и сказал:» Девочка, а что, эти двое, твои знакомые?» И столько было в его голосе пакостного интереса, что я сразу поняла: он видел все, стоял за деревом и смотрел, чем наша схватка закончится. И только тут мне стало так противно и гадко, что слезы сами покатились по щекам. Я схватила свои вещи и бросилась бежать к дому бабушки.

Этот мужчина, наверное, самое гадкое, что я видела за свою жизнь. Именно он, а не те два озабоченных солдата, от которых мне чудом удалось отбиться.

И все же эта история не сильно меня травмировала. Юная психика очень гибкая. Я не стала бояться мужчин, меня не перестали интересовать романтические отношения. Правда, до конца восьмого класса они были такими детскими, буфетно-конфетными. У меня. Но не у моих одноклассниц. Одна девочка из нашего класса уже в восьмом родила дочку. При этом о ее беременности никто не догадывался. Девчушка была пухлая, от физкультуры на постоянной основе освобожденная.

Ну, заметили мы, что она несколько поправилась – и что? Ладно, в школе не обратили внимания. Оказалось, что и родители ни о чем не догадывались. Когда у девочки начались схватки, она пожаловалась маме на боли в животе. И отец отвез ее в больницу. Сдал в приемный покой и стал ждать весточки. Вышла медсестра и сообщила, что его дочку на скорой переправляют в роддом. Там же, в приемном покое, у отца случился сердечный приступ. Хорошо, везти далеко не пришлось. В ту же больницу и положили.

Так что, повторюсь, дочка-девушка – бомба замедленного действия. Не знаешь, когда рванет.

Как только нашу юную мать выписали из роддома, мы все ринулись к ней домой. Подруга сияла и уверяла всех нас, что рожать гораздо менее страшно, чем писать контрольную по математике.

Я – второй ряд снизу, крайняя правая:)

В те годы роды в 14 лет были ЧП. В школу стали приезжать специалисты – гинекологи и проводить с нами длительные беседы, которые, по их мнению, должны были стереть из памяти школьниц беременную подругу и оградить их от порочного желания следовать тем же путем. Теперь, когда я вспоминаю, что нам говорила эта врач, мне хочется оказаться в те минуты около нее и вытолкать ее за дверь и запретить переступать порог школы. Весь рассказ специалиста тогда сводился к одному: всегда при всех опасениях пить постинор в промышленных масштабах.

И вот сейчас я думаю: сколько из нас, послушавшись эту дуру, погубили свое женское здоровье?

Мои родители особо от этой истории не возбудились. Мама была спокойна: ее ребенок всегда дома, всегда за уроками. А зря. Меня и мой первый серьезный роман разделяли несерьезные два летних месяца…

Я обращаюсь к тебе, девочке, жующей гудрон, скачущей по белым квадратикам меловым, той девочке, которую каждый мог увидеть из окна, выглянув из него лет двадцать назад…

Исчезают ценные пушные звери, увеличиваются озоновые дыры, хуже становится экология… Это грустно, но еще печальнее, что больше никто не увидит из окна тебя – прекрасную гордую малышку со сбитыми коленями, жующую смолу и гудрон.

Твое раннее детство – ползунки – мешочки с тесемками на плечах, байковые рубашечки расцветки «обхохочетесь», красная пластмассовая лошадь с белым колечком на спине. Потянешь – и пронзительное жалобное ржание разорвет тишину. О, как ты прекрасна, красная лошадь! Прекраснее тебя только большая плюшевая лошадь с настоящим лохматым хвостом, но она очень дорогая.

Обязательный подарочный медведь огромного роста. У меня, например, их было два – рыжий и черный. Несмотря на тревожащий детскую душу натурализм, они были славные, со скрюченными медвежьим рахитом лапами и блестящим прохладным черным носом, к которому так здорово было прижаться щекой.

Железные грузовики, в которых с неигрушечной серьезностью открывались дверцы и отбрасывался кузов.

Деревянные санки с железной спинкой и обязательные валенки с блестящими галошками.

Морозное солнце, отражаясь от снега, бьет в твои широко раскрытые глаза. Шарфом обвязана половина лица, мокрые ворсинки лезут в рот. Варежки на резинке, деревянная лопатка в руке. Ты вышла в большой мир, маленькая девочка далеких лет, и мир этот вздрогнул…

Детсадовская склизкая каша, толстая ворчливая нянечка, колготки, всегда собирающиеся гармошкой на коленях, – ничто не могло тебя смутить и по-настоящему расстроить. Потому что были в жизни скоростные картонки от коробок и ледяные горки, прилагающиеся к ним. Венки из одуванчиков, трубки из тростника и больные рябиновые пули. Неизведанные чердаки, штабы-кусты, первый двухколесный велик «Школьник», ветер в ушах, коварная придорожная канава, колени в кровь, бидон только что купленного молока – в лужу.

Ты рано стала… нет, не взрослой. Взрослой ты не стала до сих пор. Ты рано стала самостоятельной. Первый класс – суровое приглашение в мир больших людей. Ключ на шее, рубль на магазин, суп и котлеты на плите. А на улице воля-вольная, размах казачий, страсти цыганские. Сумерки всегда неожиданно падали тенью на голову – уроки ждут, мама в окне охрипла, зазывая дочку домой…

Уроки – школа. В темном платьице, в черном фартучке ты все равно такая девочка, что нет таких девочек больше. Красный галстук, обрезанная мамой челка, туго набитый портфель. И хорошо, что набитый. Таким тяжелым удобнее отметелить стриженного под ноль одноклассника с тощей цыплячьей шеей, трогательно выглядывающей из тесного воротника клетчатой рубашонки.