Тридцать три несчастья - Марина Константинова

Лаки стремглав кинулась на улицу и, зажав в зубах огромную корягу, уселась писать прямо у подъезда. Мамаши уже успели разойтись, и, взяв Лаки на поводок, он разболтанной походкой направился к доминошникам.

— Здорово, отцы! Огоньку не найдется?

— А ты кто такой? — протянув коробок, подозрительно оглядел его с головы до ног дед в клетчатой кепке и мятом пиджаке. — Новый хахаль Настькин?

— Да вроде того, — прикурив, Бархударов вернул спички.

— А ну, иди отсюда, кобелюка! Развелось вас тут! Собаку оставь, сам отведу! Вот Витька приедет, всем вам ноги-то повыдергивает!

— Да ладно тебе, дед, чего зашелся? Меня из института прислали, из профкома, понятно? Говорят, заболела она. Вот, пришел проведать, еды ей принес. Вот собачку прогуливаю. Лаки, Лаки, фьють-фьють-фьють! — гунявым голосом позвал он.

— А чего? Чего? — не унимался дед. — Всю неделю к ней хахаль ходит. Тоже, что ль, из профкома? Одни веники ей таскает, а девка прямо на глазах тает. Настька-то, она хорошая. Честная. Виктор уехал, может, на заработки, может, еще куда. А она — ни-ни. Даже на порог этого бугая не пустила. Так на лестнице всю неделю и просидел. Ты уж ежели из профкома, так хоть накорми ее, а то, глядишь, ветром сдует.

— Да не жрет она ничего, окаянная! — встрял в беседу жилистый мужичонка. — Моя Нинка вчера ухи наварила. Бошки селедкам открутила, картошки с перловкой напихала — язык проглотишь, вкуснотища! Ну, и это, значится, Настьке отлила и понесла ей кастрюльку. Так она даже не открыла. Мерсити вам, говорит, не голодная я. И все через дверь, ага.

— А хмырь-то этот сидел? Не знаешь? — спросил дед.

— Сидел. Опять цветков приволок. Нинка говорит, на тыщу, поди, не меньше. Лыбится сидит, детина, а Нинка возьми ему да скажи, дескать, шел бы ты отсюда, мил человек, а то милиционеров позову.

— А он чего? — заинтересовался дед.

— А он гы-гы-гы… Ну, так Нинка ему ухой на портки и плеснула. Прям на причинное место, так сказать.

— А он чего же, стерпел? — не поверил дед. — Поди, врезал ей?

— Ага, щас. Нинка сама кого хочешь угомонит враз. Против Нинки моей доходяги они все, хахали эти.

— Эй, мужики, погодите, — вклинился в беседу Бархударов. — Вы про что говорите? Какой, на фиг, хахаль? Нету у Насти хахаля, она мужа любит, все знают.

— А кто его разберет, может, и не хахаль он. Говорю же, на порог не пускает. Сначала-то другой был, дня три назад. А потом уж этот появился. Странные дела… — дед почесал за ухом.

— А я шел, никого не видел, — сказал Бархударов.

— Ну, стало быть, Нинки моей испугался, эта кого хочешь отвадит, — довольно улыбнулся мужичонка. — Ладно, Петрович, пошли, а то темнеет уже.

Доминошники собрали свои причиндалы и покандехали по домам.

Бархударов спустил Лаки с поводка, сел на скамейку и задумался.

Ему стало очевидно, что «хахаль» исчез не по причине Нинкиной ухи. Пустой подъезд мог означать только одно — Настю больше не сторожили.

Он бросил окурок в траву, свистнул Лаки и помчался обратно в квартиру.

Настя еще спала. Он заботливо натянул плед на острую девчоночью коленку и отправился в кухню. Перемыв чашки и тарелки, он вытер их полотенцем, открыл шкафчик, чтобы все расставить по местам, и ахнул: полки были забиты крупами, макаронами, супами в пакетах, сгущенным молоком и тушенкой.

— Ё-мое!.. — Бархударов замер с полотенцем в руках.

— Это Катька Ревенкина привезла на днях. — Настя проснулась и стояла в дверях, ежась спросонья от вечерней прохлады.

— Так что же ты, мать, себя до такого истощения довела? Смотреть же страшно!

— Да не хочу я есть, не могу. Разве что с тобой, за компанию… — Настя присела на краешек стула. — Бархударов, миленький, я боюсь. За Витю, за себя, теперь вот за тебя. Ну зачем ты приперся? Ведь они теперь и с тобой могут что-нибудь сделать.

— Настюш, — Бархударов опустился на пол, взял ее за руку, — скоро все закончится, Витька вернется, все будет лучше прежнего. Ты только не плачь, а то я тоже зареву.

Лаки подошла к ним, оттолкнула широкой задницей Бархударова, да так, что тот упал, и положила свою огромную морду на колени хозяйке. Так они и сидели втроем, обнявшись.

Вдруг Настя вздрогнула, а потом раздался телефонный звонок. Бархударову показалось, что сначала она почувствовала и только затем услышала телефон. Настя сорвалась с места и помчалась в комнату.

— Да… слушаю! — закричала она в трубку.

— Настюша, это я, Любовь Никола…

— Я знала! Знала! Ну говорите же, что случилось? Что?

— Во-первых, не кричи, — тихо сказала Ревенко. — А во-вторых, ничего плохого не случилось.

— Есть какие-то новости, да?

— Есть. Но сначала возьми себя в руки и прекрати орать. Может, мне позже позвонить, когда ты успокоишься?

— Нет, нет, пожалуйста. Все в порядке. Я могу говорить.

— Завтра их отпускают.

У Насти перехватило дыхание, голос осип.

— А у вас все готово?

— Да.

— А если… если они деньги возьмут, а наших не отпустят?

— Настя, я ведь не на помойке себя нашла. Этот вариант исключен. У меня есть гарантии, что завтра мой сын будет дома.

— А Витя?! Как же Витя? Так они про Витю не говорили?

— О нем, конкретно, нет. Просто сказали, чтобы я была готова. Но подразумевается…

— Я так и знала, так я и знала. Они убили его. Убили.

— Перестань молоть чепуху. Зачем им труп на шее? Получат они свои деньги, вернут Колю с Виктором, и забудем все, как страшный сон.

— О господи! Витю убили, убили, убили… — причитала Настя.

— Ну ты еще накаркай! Я уже жалею, что сказала тебе. Выпей валерьянки и ложись спать. Завтра позвоню. И без глупостей! — Ревенко повесила трубку.

— А-а-а! — пронзительно закричала Настя и, швырнув телефон об пол, бросилась к входной двери.

Ломая ногти, она пыталась открыть замки, но в зашоре перепутала ключи, и дверь не поддавалась.

— Ты что делаешь?! С ума сошла? — Бархударов схватил ее в охапку и оттащил в коридор. Настя отчаянно сопротивлялась, рвалась из последних сил и укусила его за плечо.

— Да ты что, мать, сдурела?! — взвыл тот от боли, выкрутил ей руки, впихнул в комнату и завалил на тахту. — Если не перестанешь, я тебя свяжу!

Настя беспомощно дергалась и громко выла.

— Ну, видать, делать нечего, — Бархударов шмыгнул носом, деловито примерился и отвесил ей звонкую оплеуху.

Это возымело действие, Настя умолкла.

— Послушай меня. — Он приблизился к ее лицу, но на всякий случай хватку не ослабил. — Давай рассуждать логически. Кстати, тебя уже можно отпускать?