Саксонец. Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

– Я должен был помочь тебе бежать из засады. Именно так и никак иначе. А позже я бы воссоединился с тобой и вновь заручился твоим доверием якобы за твое спасение.

Теперь я был сбит с толку уже окончательно.

– Чертовщина какая-то. Последний раз, когда я говорил с Никифором, он внушал мне, что ты меня предал, сговорившись с Кунимундом выдать меня аварам.

В свете звезд было едва различимо, как губы саксонца угрюмо сжались.

– Никифор играет людьми, – сказал он тихо. – Использует себе во благо ложь, подлоги и недомолвки. Это выбивает его жертв из равновесия. Такое я наблюдал десятки раз.

– А как это соотносится с нашей миссией по добыче сосуда с воином? Никифору досконально известно, что нас послал архиепископ Арн. Я сам ему об этом сказал.

– Во всем этом деле с аварским золотом и сосудом Никифор усматривает возможность для себя. Если он выяснит, отчего тот сосуд столь важен для Арна, он сможет прозреть замыслы короля Карла и его советников.

– Он, по всей видимости, подозревает, что король Карл готовит некий ловкий ход, идущий вразрез с интересами Константинополя?

– Именно так он и считает.

Мне вспомнились собственные подозрения насчет Арна и его доводы для овладения золотым сосудом. Вспомнился и вечер в Падерборне, когда я предположил, что нападение на Папу Льва не было попыткой его убить. Арн меня тогда грубо осек и буквально выставил за дверь. Он что-то явно скрывал.

– В таком случае Никифора ждет разочарование, – сказал я Беортрику. – Нам с тобой никогда не узнать, почему сосуд с воином имеет такую важность. Как только я передам его Арну, история на этом закончится.

– Ты недооцениваешь Никифора. Он полагает, что наши деяния позволят ему приткнуть своего соглядатая поближе к Арну и тем, кто ходит в советниках у короля.

– Его соглядатая… – задумчиво повторил я и остановился. – Ты все еще его наушник?

– Или осведомитель, если это звучит более благозвучно. Я вижусь Никифору именно в таком свете, и потому мне было велено завоевать твое полное доверие за счет якобы спасения от засады.

Некоторое время я сидел как оглушенный. Наконец, мне достало сил вымолвить:

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Беортрик нагнулся и что-то поднял – должно быть, веточку с травы. Он вертел ее в пальцах, пока та не хрустнула.

– Так я решил. Меньше часа назад.

– Ты говоришь загадками.

Саксонец прочистил горло.

– Дело, если хочешь, в преданности.

– Преданности мне? Да брось ты!

Прозвучало это саркастически – в общем-то, как я и хотел.

Мой собеседник не спешил отвечать. Веточка хрустнула еще несколько раз: Беортрик разламывал ее на все более мелкие кусочки. Чувствовалось, что он хочет высказать нечто, томящееся в глубине его души. В конце концов он заговорил:

– Зигвульф, в жизни каждого наступает время, когда он должен определиться, на кого ему уповать и кому верить.

Я не смог удержаться от замечания:

– Истинное доверие, думается мне, не достигается через обман.

В темноте что-то резко шевельнулось – это Беортрик сердито отбросил остаток веточки.

– Я признаю, что продавал свои услуги вначале королю Карлу, а затем Никифору. Но и у того, и у другого я впоследствии множество раз наблюдал неправые деяния: измены, коварство и двурушничество.

– Тебе надо было задуматься над этим еще тогда, – не видя смысла в сочувствии, безжалостно заметил я.

Но Беортрик упрямо продолжал, обращаясь, казалось, не столько ко мне, сколько к самому себе:

– Этой зимой я много размышлял, куда же катится моя жизнь. И получалось, что ни к чему хорошему. А вот ты сегодня примчался обратно, рискуя собственной жизнью, потому что счел своим долгом меня спасти.

Я молчал, давая ему высказаться. Но и дальнейшие его слова ясности не вносили:

– Когда был убит Кайям, его семья и род явились забрать его тело и устроить ему достойное погребение. Они от него не отступились.

Наконец, истина забрезжила в моем сбитом с толку уме. Беортрик решил довериться мне потому, что мы с ним делили пусть и дальнее, но все же родство по линии предков. Мы оба были саксонцами. А мое решение вернуться и помочь ему затрагивало то, что он считал некоей глубинной связью меж нами. И я, несмотря на все еще тлеющие во мне сомнения, ощутил в себе нечто большее, нежели простое сочувствие его словам.

– Я был совсем еще юношей, – поведал я ему, – когда мстительный феодал-сюзерен отправил меня в изгнание, объявив меня winelas guma.

Беортрик в ответ понимающе хмыкнул. Winelas guma — «человек без друзей» – понятие в саксонском мире небезызвестное.

– Но я сумел обрести себя в этой жизни благодаря тем, кто завязал со мной дружбу или же просто попытался единожды мне помочь. Отчасти я обязан в этом и удаче, – добавил я. – Но никак не своему происхождению, роду или племени. Они здесь ни при чем.

От переживаний в голосе моего спутника появилась сипотца.

– Зигвульф, ты живешь своим разумом, – откашлявшись, сказал он. – Я же продаю свои боевые навыки. Мы с тобой очень несхожи. Для меня ценности аваров наделены обоснованным смыслом.

Несмотря на опасения, я не мог игнорировать искренность в его словах.

– А если бы роли у нас переменились и в плену у славян оказался я, ты бы прискакал обратно, чтобы меня выручить? – спросил я.

– Теперь да.

Прозвучало столь четко и однозначно, что я невольно ему поверил.

– Тогда давай на этом и остановимся, – осмотрительно предложил я. – А как доберемся до Арна, то отдадим ему сосуд с воином.

Я вновь улегся, думая заснуть, но затем что-то заставило меня спросить:

– Если Никифор платит тебе как соглядатаю, то как ты думаешь передавать узнанные тобою сведения?

– Никифор сказал, что кто-то на меня выйдет.

– Есть соображения, кто именно?

– Никаких. Никифор подчеркнул, что это лицо само определит ценность сведений и будет действовать сообразно услышанному.

На осмысление этих слов у меня ушло несколько ударов сердца.

– Очень похоже на то, что это может вывести к очередному заговору. Вроде того, что устранил Кайяма, – предположил я.

Молчание Беортрика подсказывало, что он с этим согласен.

Рим Апрель, 800 год н. э.

Архиепископ Арн обосновался в Латеранском дворце. В сравнении с обветшалыми зданиями Рима состояние официальной резиденции Папы Льва было превосходным. Артель каменщиков и шлифовщиков добавляла последние штрихи к роскошному новому крылу, включающему в себя пиршественный зал с торцовой стеной, облицованной чередующимися полосами красновато-коричневого и белого мрамора. На противоположном конце дворца удалая компания мастеровых сгружала с телег кирпичи и укладывала их для поднятия туда, где ремонтировалась секция парапета. Заново вымащивалась свежими плитами площадь перед дворцом, а медная обшивка покатой крыши базилики Святого Иоанна, нависающая на заднем фоне, была аккуратно залатана.