Исповедь сталинского поколения - Луиза Гагут

Прошлым моим призываете поинтересоваться? Уже интересовались — и не раз. И ничего порочащего не нашли. Принимать же участия в репрессиях против „врагов народа“ я не мог по малолетству.

Вы называете преступниками и тех, кто держал „в тайне от советского народа“ доклад Хрущева на XX съезде партии, известный всему миру. Знаете, почему этот доклад нам не показывали? Да потому, что там такая чушь, что советские люди ему не поверили бы. Ну, скажите, например, кто поверил бы заявлению Хрущева о том, что Сталин планировал военные операции по глобусу? В течение всех перестроечных лет средства массовой информации готовили наших людей к восприятию этого доклада как соответствующего действительности. Для этого изо дня в день нагнеталась антисталинская истерия, выплескивались ушаты грязи, отрабатывались приемы изощренной клеветы. И когда решили, что „плод созрел“, опубликовали доклад Хрущева в органе ЦК — журнале „Известия ЦК КПСС“. Вы считаете тех, кто не хотел публиковать доклад Хрущева, „сталинскими прихвостнями“? Вам остается только пофамильно назвать этих самых „прихвостней“. А это члены Политбюро и ЦК, решавшие вопрос о времени опубликования указанного доклада.

Вас возмущает, что я требую документальных доказательств вины „сталинских сатрапов“. А как же иначе, как можно без документов доказать их виновность? Настаиваете на предании суду Сталина? Напишите об этом Генеральному прокурору СССР. Я ему уже не раз писал об этом и даже предлагал свою кандидатуру в качестве защитника Сталина на суде, если он все-таки состоится. Не решается Генеральный прокурор возбудить уголовное дело и даже не отвечает на мои письма. Как вы думаете — почему?

В заключение еще раз хочу вас, врача-психиатра, призвать к соблюдению главного принципа работы любого медика — „не навреди“, к осмотрительности при постановке диагноза тем, кто почему-то вызвал у вас раздражение и неприязнь».

Письмо гр-ну Давидовичу не отправлялось из-за опасения (думаю, обоснованного) неадекватной реакции с его стороны.

Анонимное. Поступило на ЦТ. «Родители Шеховцова были репрессированы, а он подает иск о привлечении к ответственности за оскорбление Сталина. Откуда он взялся такой? В то время сильно проводилась обработка детей. Шеховцов считает себя настоящим патриотом Родины, верным пионером, комсомольцем, честным борцом за Советскую власть против врагов народа. Они, эти глупые дети, шли на удочку агитаторов. Им для верности давали значки, конфеты, галстук и другие подношения, перед которыми они отдавали клятву бороться за Советскую власть до смерти. Этот Шеховцов является самым наглядным, уродливым типом, явлением того времени. Он специально окончил юрфак, чтобы никто не свернул его с пути. Это пропащий человек, у него нет ничего святого. Он верен своей клятве и своими разглагольствованиями сбивает других с истинного пути, защищая Сталина. А что миллионы невиновных людей осуждены и расстреляны, — им наплевать. Они дали клятву вести борьбу с врагами народа и ведут ее как истинные революционеры при царизме».

Комментарий. Вот тебе раз. Разоблачал, проклинал — и вдруг такой комплимент! Анонимщик не рискнул назвать себя. А мне хотелось бы посмотреть ему в глаза и поговорить насчет пионерского галстука и верности Советской власти.

Я и не знал, что вы были врагом народа.

Ответ на письмо гр-на Игнатенко Г. Т. 22.02.90 г.

Может, и не отвечал бы вам, если бы не узнал, что вы начали делать бизнес на своих «воспоминаниях». Орган Одесского обкома комсомола газета «Комсомольская искра» 5 и 8 августа 1989 года опубликовала ваше «Открытое письмо Ивану Тимофеевичу, его жене Лиле и сыну Саше» — две полных газетных страницы. Впервые встретил открытое письмо, адресованное сразу всем членам семьи. Тем самым вы подчеркнули и объявили читателям, что были другом нашей семьи, и сделали заявку на искренность и доверительный тон, выраженный, в частности, в обращении на «ты». Помнится, в те годы, когда, как вы считаете, мы дружили, обоюдно употреблялось другое местоимение.

Письмо вы закончили так: «Итак, о чем же твой иск? О чем болит твоя душа? Никак не пойму тебя, Иван. Может, ответишь мне и объяснишь? Хотелось бы услышать твой ответ». Повторяю, я не думал отвечать. Но когда узнал, что это же письмо вы направили и в газету «Труд» после того, как его уже опубликовала «Комсомольская искра», и занялись бизнесом на «воспоминаниях», — решил вам ответить.

Не буду сейчас объяснять, о чем был мой иск, поданный в Свердловский районный народный суд Москвы, — на этот вопрос обстоятельный ответ дают многочисленные публикации в газетах и журналах и телефильм «Очищение», демонстрировавшийся по Центральному телевидению 22 ноября 1988 года. Тысячи наших граждан, которые написали отклики на этот фильм, отлично поняли, о чем он, и подавляющее большинство их поддержали мою позицию. Дополнительно могу вам сообщить, что мой иск — о том, что самое большое зло сегодня — это безнаказанность лжи, и о том, что ложь, возведенная на человека, которого уже нет в живых, — поступок более безнравственный, чем если бы он был совершен в отношении живущего, потому что мертвый уже не может ответить обидчику, защититься или хотя бы объясниться. Об этом и болит моя душа.

Вы очень подробно описали, как вас арестовывали, как относились к вам в тюрьме, привели факты грубого отношения к себе. Но ведь о главном-то вы не сказали — за что же вас арестовали и осудили к десяти годам лишения свободы. Из показаний санинструктора Николая Осинина, которые вы привели в письме, можно понять, что вас арестовали за то, что занимались антисоветской агитацией и хранили у себя фашистскую литературу. Не могу вам поверить в то, что вы до сих пор не знаете, какое обвинение вам предъявили и за что осудили. Я еще не встречал в газетных и журнальных публикациях ни одного «воспоминания», автор которого сказал бы откровенно, за что же он осужден. Большинство авторов говорит: ни за что осудили. Даже академик Д. С. Лихачев в фильме «Власть соловецкая» уверял зрителей, что понятия не имеет, за что его осудили. Нельзя же быть таким безразличным к своей биографии — хотя бы сейчас поинтересовались этим вопросом.

Вас, офицера Красной Армии, арестовали на седьмой день войны — 28 июня 1941 года. Этот факт не может не настораживать. Уже кончилась волна репрессий в армии. Служили вы в Закавказье, за тысячи километров от фронта. Допускаю, в обстановке трагических дней конца июня, когда мы, неся крупные потери, нередко панически отступали, возможны были ошибки при решении вопроса об аресте и предании суду военного трибунала. Вас же судили через два месяца после ареста — и не во фронтовой обстановке, а в глубоком тылу, судили за антисоветскую агитацию.

Здесь должен вам сообщить, что я работал не только следователем и прокурором, но и адвокатом. Говорю это к тому, что ваше дело оцениваю не только с обвинительных позиций, но и с позиций защиты, так что упрекнуть меня в необъективности вы не можете. Как вы знаете, главная волна «хрущевских» реабилитаций прошла во второй половине 50-х — начале 60-х годов. Вас же реабилитировали лишь в 1965 году, через 18 лет после освобождения из мест лишения свободы. Очень долго не решался вопрос о вашей реабилитации, видимо, возвращались к нему не один раз.