История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин

__________________________________

Тут можно поставить вопрос. Повинен ли в происшедшем срыве «либерального курса» сам Сталин, «как человек совершенно лишенный творческого воображения», который «никак не может выйти из рамок своего собственного прошлого» (Брингольф)? Или это самое проклятое страшное прошлое наложило на Сталина такое клеймо отвращения и ненависти, что задача смягчить режим и примирить власть со страной оказалась выше его сил. Может быть, Сталин отдался в руки Ежова только потому, что убедился, что новую политику могут вести только новые люди и что руками старой власти он не совладает с духом свободы, если только хоть на йоту ослабит сковывающие его узы.

Я не берусь отвечать здесь на эти вопросы. Да не так уж и существенно сейчас, какие личные настроения и интересы, вожделения или страхи заставили Сталина взорвать свою собственную конституцию и предстать перед мировым общественным мнением в качестве невиданного еще в летописи международных скандалов политического, как бы это помягче сказать, фокусника, и престидижитатора.

Впрочем, мне все-таки кажется, что Сталин разыграл свой конституционный трагический фарс для самого себя неожиданно. Уж очень этот выборный фокус-покус был сделан наспех, неумело и неловко.

Вспомним немножко ход событий. 1-го марта 1936 года Сталин по собственному почину, когда никто его за язык не тянул, сочинил перед американским журналистом Рой Говардом целую поэму демократического конституционного блаженства, которое через несколько месяцев наступит в СССР. «В вашем вопросе, – говорил Сталин американцу, – сквозит мысль, что социалистическое общество отрицает свободу. Это неверно. Это общество мы построили не для ущемления личной свободы, а для того, чтобы человеческая личность чувствовала себя действительно свободной. Мы построили его ради действительной личной свободы, свободы без кавычек».

Американец растроган. Он уже поверил в мирное сосуществование двух великих демократий – американской и… советской. Только его, привыкшего к старым демократическим порядкам, смущает однопартийная система. И он задает Сталину сейчас очень злободневно звучащий вопрос. – В какой же мере новая избирательная система «может изменить положение в СССР, поскольку на выборах по-прежнему будет выступать только одна партия?» – Сталин и тут не растерялся: – «Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия? Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба? Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая пария, но и всевозможные общественные беспартийные организации. А таких у нас сотни».

И дальше уже Сталин прямо засветился весь демократическим энтузиазмом.

«Почему выборы будто тайные? А потому, что мы хотим дать советским людям полную свободу голосовать за тех, кого они хотят избрать, кому они доверяют обеспечение своих интересов… Вам кажется, что не будет избирательной борьбы? Но она будет, и я предвижу весьма оживленную избирательную борьбу. У нас немало учреждений, которые работают плохо. Построил ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли ты жилищные условия? Не бюрократ ли ты? и т. д. Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам, отбрасывая негодных, вычеркивая их из списков, выдвигая лучших и выставляя их кандидатуры. Да, избирательная борьба будет оживленной… Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти»[8].

Хлесткая демократическая беседа с иностранным журналистом еще ни к чему кремлевских владык не обязывает. Но ведь эта беседа, особо изданная, усиленно распространялась в десятках тысяч экземпляров вплоть до самых выборов по всему СССР. Но ведь десятки тысяч особых инструкторов из юных «энтузиастов конституции» были пущены по всем колхозам и фабрикам, по всем учебным заведениям и канцеляриям, по всем частным квартирам и деревенским избам. Все они усиленно истолковывали населению новые права, доказывали преимущества сталинских избирательных порядков и над бывшими российскими и над… американскими. Давая издевательски-ироническое описание сталинских выборов, корреспондент «Дейли Телеграф» думает, что эта слишком цинично поставленная комедия может обмануть «только темных русских мужиков». Английский журналист, видимо, не знает, что русские крестьяне испокон веку привыкли выбирать у себя на мирских сходах, участвовали несколько десятилетий в земских выборах, выбирали с великим прилежанием своих, действительно излюбленных, людей в первую и вторую Государственные Думы; пытались проводить, а иногда и проводили, своих людей в последующие «столыпинские» Думы, в 1917 году много раз совсем свободно выбирали себе и земских гласных и депутатов в крестьянские Советы и в Учредительное Собрание.

Я думаю, никто так больно не пережил новый, жесточайший сталинский обман и никто так не озлобился на него за это, как «русский темный мужик».

Но сейчас я пишу не о настроениях населения, а о конституционных намерениях власти. Конечно, от большевиков всего можно ждать, но трудно, все-таки, предположить, что Сталин сознательно сам себе вредитель (бессознательно он, несомненно, является таковым).

Трудно, почти невозможно нормальному человеку допустить мысль, что многотысячная пропаганда «новых политических прав» населения и избирательных возможностей велась с нарочитой целью впоследствии доказать, что никаких таких прав и возможностей не имеется, что при диктатуре всякая конституция есть только грубый обман и сплошное надувательство. Очевидно, сводки агентурных наблюдений за избирателями убедили Кремль, что в порядке действительно свободных выборов (даже в строгих рамках новой конституции, т. е. с избирательной борьбой только вокруг однопартийных и выставленных находящимися под правительственным контролем организациями кандидатов) не только невозможна никакая демонстрация единения власти с народом и партии с беспартийными, но и немыслимо провести в Верховный Совет достаточное количество своих верных людей.

Разрешить, как то категорически обещал Сталин, «оживленную избирательную борьбу», допустить даже вычеркивание казенных кандидатов – значило для диктатуры, как признал это и корреспондент «Temps» – «пуститься в опасный путь» в обстановке нынешнего «внутреннего и внешнего кризиса».

____________________________________

Так «конституционная» карта Сталина была бита жизнью. Он хотел дать населению «хлыст» выборов, чтобы очистить свою администрацию от совершенно разложившихся и слишком ненавистных населению чиновников, но сам, со всем своим кремлевским аппаратом, оказался под хлыстом народной ненависти.

Иного выхода не было. В начале Октября, на секретном заседании Пленума ЦК Большевистской Партии, было решено устроить комедию выборов, т. е. провести на места депутатов в Верховный Совет особо отобранных и без лести преданных Сталину высших бюрократов, администраторов, чекистов и т. д.

Сделано все это было в порядке секретных циркуляров, – легко и просто. Тут централизированная машина террора и всяческого принуждения еще раз оказалась на высоте. Сначала, вопреки конституции, запретили партийным комитетам выставлять на местах своих партийных кандидатов. Партия должна, мол, идти в ногу с беспартийным населением и отнюдь на выборах от него не отрываться. Беспартийным организациям (кооперативам, профсоюзам и т. д.) тоже воспретили выставлять своих кандидатов.