Вьетнам. Отравленные джунгли - Александр Тамоников

Через полчаса ракетный комплекс был готов к отражению новой атаки. В городе продолжали выть сирены. На Пхам Тхиен потушили пожары, пространство затянула едкая вонь. Робко улыбались офицеры Агашкин и Бондарь. С боевым крещением, что ли? Никто не подвел, все вели себя достойно.

Через какое-то время в небе снова творилось черт-те что. «Дугласы» шли с моря — бомбить береговые позиции. Вспышки рвущихся зенитных снарядов расцвечивали небо, метались всполохи. Позиции армии ДРВ обрабатывались тщательно и методично. Отбомбившиеся звенья сменялись новыми. Из штаба последовал приказ — поддержать огнем береговые части! 60 километров — нормальное расстояние для «Двины». Комплекс работал залпами по две ракеты, захватывая и ведя мишени. Как минимум одна попала в цель. Связи между ракетами и РЛС не прерывались, вычислительная машина обрабатывала расстояние и генерировала ракете команды по корректировке курса. Подобная «автоматика» срабатывала не всегда — американцы применяли глушение дальнего радиуса действия при помощи самолета «ЕВ‐66», который явно присутствовал в тени «Дугласов». И все же потери у янки были, причем немалые…

Всю ночь операторы провели в напряжении. Радары ощупывали небо. На земле творился ад — тушили пожары, вывозили тела погибших и раненых. К утру Андрей едва стоял на ногах. Старые болячки напомнили о себе, его качало, как былинку. «Командир, ну и какого лешего ты приперся в этот Вьетнам? — возмущался Давыдов. — Ты же на ногах не стоишь! А ну, мужики, двести грамм наркомовских ему!» Алкоголь в подобных ситуациях не приветствовался. Кофе — еще куда ни шло. Он пил терпкий напиток, в котором плавали непережаренные зерна, чувствовал, как открываются глаза.

На рассвете снова налет — звено бомбардировщиков утюжило казармы и склады на западе Ханоя. ЗРК сбил одну машину, еще одной нанес повреждения. Запасов ракет в Ханое скопилось предостаточно, дефицита не было. «Это сыр у нас в дефиците, — бормотал Романчук, — а также мясо, колбаса всякая… а ракеты — вовсе нет, их как грязи…» Утром удалось поспать два часа — в гамаке на дереве. А когда на улице снова стали рваться бомбы, он свалился на землю, скачками помчался в кабину, заполошно крича, почему его не разбудили? «Сами спали», — пошутил Газарян, за что едва не получил по кумполу. Начинался новый день, и вновь разверзся ад…

Американцы несли серьезные потери, но упорно лезли, как будто им тут медом намазали! Что двигало этими парнями, Андрей до сих пор не понимал. Ведь явно дело не правое, должны догадываться, что творят. Верят своей пропаганде, что несут освобождение, свет и демократию? В течение дня удалось прикорнуть часок, потом опять в кабину. Хлестал дождь, потом разбежались тучи, и над всем Вьетнамом было безоблачное небо. «F‐105» на подлете сменили боевой порядок, подходили вереницей, смещаясь во фланги. Снова в небе шмелями носились ракеты, многие попадали в цель. 100 кг взрывчатого вещества в носовой части — убедительный повод, чтобы проделать хотя бы дырку в фюзеляже. Три ракеты по целям, одна — «счастливая». Потом стрельба вдогонку — и еще одну машину удалось подбить…

Время перестало иметь значение. За безумным днем наступила безумная ночь, потом опять день, когда в течение нескольких часов хлестал ливень, и казалось, что пусковые позиции сейчас поплывут. Кофе не спасал, приходилось совершать пробежки вокруг РЛС. Одна из этих тренировок закончилась для Андрея плачевно — долго кашлял, привалившись к раскаленной стенке. Видимо, правду говорят: спорт вреден.

Четыре дня пролетели как один. Скудная еда из картонных коробок, кофе ведрами, сон урывками. Мылись каждый день — под боком протекала мутная речушка, спускались к ней, ныряли, яростно оттирались, стараясь не наглотаться воды, кишащей бактериями. Газарян куском мела рисовал звезды на кабине СНР — вроде бы шесть самолетов сбили (но это не точно). Ворчал Давыдов: нечего тут портить казенное имущество, держи в голове свои цифры, это несложно! От нечеловеческой усталости набрасывались галлюцинации. Молодой Агашкин смущенно признался, что видел тысячи жуков, атакующих его, когда сидел за пультом. Твари ползали по экрану радара, по антеннам, простирали свои клешни, похожие на ковши экскаваторов. Бондарю мерещилась обнаженная женщина с непристойными предложениями, при этом меньше всего она напоминала любимую жену, наряжающую елку в Зеленограде. Давыдову чудились злобные южновьетнамские диверсанты — и он постоянно хлопал себя по плечам и коленям. «Клиника, в общем, — обескураженно заявил Газарян. — Но ничего, на пару атак нас еще хватит».

А 25 декабря бомбардировки вдруг прекратились. Абсолютно. Небо было чистым, тревожных сигналов не поступало. «Одумались, что ли?» — недоуменно переглядывались офицеры.

— Рождественские каникулы, — хмыкнул Газарян. — Отпразднуют и снова возьмутся.

— Это как? — не понял Давыдов.

— Рождество у католиков и протестантов, — объяснил Армен. — Считается великим религиозным праздником. У нас, формально православных, оно позднее — 7 января.

— Христос, что ли, воскрес? — предположил Давыдов.

— Сам ты воскрес. Какая же ты тьма невежественная, Саня, — посетовал «образованный» в ряде вопросов Армен. — Христос воскрес — это Пасха, весной. А сегодня он родился, улавливаешь разницу между «воскрес» и «родился»?

— По правде, не совсем, — признался Давыдов, — не силен я в этих заморочках. А ты откуда про это знаешь?

— Дед у меня был настоятелем прихода в храме под Ереваном. Батюшкой, короче говоря, работал, ну и меня в детстве необразованного просвещал…

— Так что же ты в ракетчики подался, а не в попы? — засмеялся Андрей.

— А какая разница? — не растерялся Газарян. — Смежные профессии. Дед работал по небу, и я… по небу. Давайте сменим тему, товарищ майор. Не будем гневить Бога — так, на всякий случай…

Вьетнамская сторона воспользовалась передышкой, перегруппировала силы. В район прибывали дополнительные зенитные комплексы, солдаты вспомогательных частей оборудовали позиции. Поврежденные ЗРК заменялись новыми. Усилилась группировка истребителей-перехватчиков. И когда на следующий день американцы ринулись в атаку, их поджидал серьезный отпор. Но это были самые тяжелые сутки. Волны бомбардировщиков шли одна за другой, казалось, что противник решил стереть Северный Вьетнам с лица земли. Пожары бушевали повсеместно, улица Пхам Тхиен превратилась в сплошные развалины. Офицеры и рядовой состав трудились не покладая рук. Про сон забыли. В головах было пусто. Это ничего, лишь бы навыки работали, да в руках оставалась небольшая чувствительность…

Ночь на 27 декабря выдалась поистине адской. В воздушное пространство над Ханоем вошло не меньше ста тяжелых бомбардировщиков. Ничего подобного не было со времен Второй мировой войны! Оборона держалась, вели огонь зенитки, ракетные комплексы. Поднимались в небо эскадрильи перехватчиков. То здесь, то там вспыхивали ожесточенные воздушные бои. Падали «МиГи», падали американские самолеты прикрытия. Андрей своими глазами видел один таран. Кончились боеприпасы, и бесстрашный вьетнамский пилот решил пожертвовать своей жизнью, атаковал с тыла «летающую крепость». Он, в принципе, достиг намеченного, но попал под огонь пулемета из «В‐52». Пострадала хвостовая часть бомбардировщика, самолету пришлось уходить, меняя курс. Падал почти отвесно подбитый «МиГ», отчаянный летчик не успел выпрыгнуть…