Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин

– Ой! – вскрикнула Галя, закатывая голубые глаза. – Это прикол, это класс! Спасибо, Жора, май дарлинг.

– Твой аккордеон, Галочка. А это… этот пакет…

– Что такое? – удивилась Галя, кладя подаренный спрей в карман куртки. – Дополнительная ноша?

– Обязательно доставь лично Марине Петровне Илляшевской. – Голос Пигачёва стал тверд, игривая влажность взгляда деловито подсохла. – Доставь как можно аккуратней, потому что…

В этом месте их разговор был прерван. Дверь на улицу неожиданно крякнула, и в вестибюле появились энергичные, скромно одетые люди. Четверо.

– В чем дело! – гневно вскипел охранник. – Почему врываетесь в частное учреждение? Я вызову…

Двое мужчин молниеносно схватили его за руки, оттащили под самый светильник, не дали бросить пакет. Один из вошедших предъявил удостоверение.

– Подполковник Харитонов. Комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотических средств. Пигачёв Георгий Семенович? Вы задержаны. Ваш сотовый телефон пока изымается. Ребята, заберите у него газовый пистолет.

– Я ни в чем не виновата! – закричала отчаянно Галя Михайлова, изображая насмерть перепуганную простушку.

– Она действительно ничего не знает, – благородно вступился за Галю бледный Пигачёв, отводя потухший взгляд.

– Это мы будем выяснять. Эксперт, зафиксируйте отпечатки пальцев на этом пакете. Девушка, что там у вас?

– Аккордеон, – пролепетала Галя.

– У нас имеются сведения, что в вашем аккордеоне упаковки с героином. Таким образом, вы являетесь наркокурьером.

– Я? – заплакала по-детски жалобно Галя. – Жора, как вы могли… Как вы…

– Заткнись, дура! – злобно прошипел Пигачёв, теряя крупицы своего непредвиденного благородства.

Вошел еще один опер в длинном пальто и сером войлочном «пирожке».

– Капитан, – обратился к нему подполковник Харитонов, – отведите девушку с аккордеоном в машину.

– Пойдемте, – сказал Маслаченко Гале Михайловой. – Вы задержаны. Будете отвечать на вопросы следователя.

– Нет, нет! – Галя пыталась сопротивляться, пока капитан выводил ее из салона.

– Пигачёву наручники, – продолжал распоряжаться Харитонов, моложавый человек интеллигентного вида. – Где ваш директор, гражданин Пигачёв? Где Алимова Ануш Артуровна?

– Ее сегодня нет, – хмуро ответил Пигачёв.

– Вася, – обратился к молодому рослому сотруднику подполковник, – проверь все помещения. А где ваш коллега Роман Стеценко? – снова отнесся он к охраннику.

Пораженный осведомленностью милиции, Пигачёв обиженно скривился:

– Я не обязан знать, где находятся все служащие салона. Вы еще спросите, где танцоры, музыканты, оранжировщики? Где бухгалтер?

– И танцоры, и музыканты будут давать показания, если понадобится. Бухгалтер тем более.

– Вам придется доказательно обосновать ваши действия, подполковник, – негодующе произнес Пигачёв в наручниках. – У Ануш Артуровны очень серьезные связи. Вы даже не представляете себе, насколько серьезные.

– Обоснованием своих действий мы только и занимаемся, – невозмутимо сказал Харитонов. – А уж дальше прокуратура, суд.

– И адвокаты. Имейте в виду, хорошие… лучшие адвокаты, – ехидно ухмыляясь, добавил охранник.

– Ладно, хватит. Растявкался тут, блатной аристократ, – вмешался другой опер. – Взяли тебя с поличным? Взяли. Сколько в пакете наркоты? Килограмм? Больше? Значит, получишь пятнадцать лет, понял? Выводить, товарищ подполковник?

– Выводи, Саша, скромно и тихо. По-приятельски. Ты проверил помещения?

– Так точно, везде чисто. Ни людей, ни наркоты нет.

– Подслушки, видеокамеры не обнаружил?

– Вроде бы не обнаружил.

– Потом еще раз проверим досконально. Заканчиваем, уезжаем. Сейчас Апполинарий Кузьмич дверку замкнет – и всё.

Наркокомитетчики вывели Пигачёва, сели с ним в забрызганный грязью джип и уехали.

А еще через полтора часа Галя Михайлова с аккордеоном за плечами и пакетом в полиэтиленовой сумке вошла в электричку.

Добравшись, как обычно, до поселка «Липовая аллея», она приблизилась к феминистскому клубу. Сказала пароль, перед ней разъехались створки бронированных ворот. Под фонарями полировано блестел «мерседес» Илляшевской, рядом «ауди» Любы (Галя знала теперь: ее фамилия Кокова). Стояли и чьи-то красноватые «Жигули». Увидев эту машину, Галя вздрогнула, остановилась. Сдвинула шапочку «колокольцем», призадумалась, потерла лоб даже. Номер, что ли, показался знакомым?..

Дежурившей обычно охранницы Инги почему-то не оказалось. За вычетом трех, в окошках-бойницах уже светились голубоватые стекла. Галя поставила ногу на первую ступеньку крыльца и услышала: «Здравствуй, Галина Васильевна», – отчего дыхание у нее остановилось на несколько секунд.

– Так, так, так… – продолжал Юрий Екумович, бывший капитан милиции, а ныне старший охранник феминистского филиала «Золотая лилия». – Не узнаешь? Позабыла? А я давно о тебе знаю. И догадываюсь, зачем ты здесь объявилась. Но до встречи с тобой решил начальству тебя не выдавать.

– Чего выдавать… – шепотом сказала Галя. – Я здесь на синтезаторе играю…

– Слышал. Говорят, очаровательная девушка пришла в музыкальное сопровождение. Все здешние развратницы терзаются страстью, включая саму Маринку. Она еще тебя в сауну не затаскивала? Успеет. Видать, серьезно настраивается. А ты, и правда, очень похорошела. Повзрослела, формы настоящие приобрела. Я опытный, сквозь любую одежду вижу. Аж слюна набегает. Пойдем-ка за угол, в мою каморку. Поговорим.

От Екумовича явственно разило водкой.

– Нет, – Галя внутренне заметалась, ее охватила паника: сгорела, попалась! – Мне надо готовиться к выступлению.

– Никто из твоих девок еще не приехал. Времени полно. Идем, побеседуем, – плотоядно ухмыляясь, настаивал Екумович. – Или мне придется доложить Илляшевской о присутствии в ее ведомстве лейтенанта милиции Михайловой.

– Я не лейтенант, ушла из милиции. Зарабатываю музыкой.

– Думаю, врешь. Но вообще узнать про это мне ничего не стоит. Брякну только по мобильнику куда надо. Проще пареной репы, как говорят. Пойдем, не то пожалеешь. Илляшевская баба свирепая. За ней столько разного-всякого, чего лучше не знать.

Рослый, широкоплечий Екумович в камуфляже и шнурованных ботинках взял Галю под локоть сильной рукой. Галя не сопротивлялась. Они обошли кирпичное здание. Екумович открыл небольшую дверцу и мягко втолкнул бывшую жену в комнату. Колени у нее подгибались, сердце дрожало.

Страх разоблачения совмещался в сознании Гали с каким-то полузабытым чувством, определяемым давними отношениями с этим человеком, ее первой любовью, первым мужчиной. От этого чувства лейтенант Михайлова испытывала почти непреодолимую болезненную слабость. Если бы не критическая острота обстоятельств, если бы не бескомпромиссная схватка с уголовным кланом, она, может быть, отдалась бы сильным рукам Екумовича, его грубым объятиям.