Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис

Но мы оба понимали, что осень не за горами. Дни стали холоднее, зеленые листья пожухли. Скоро мне возвращаться в Венецию. Отец мой занят последними приготовлениями к свадьбе, договаривается с синьором Контарини: какое приданое за мной дают, когда его доставят.

— Мне Джорджо Контарини не нравится, — однажды рискнула я признаться ему. Он сидел за письменным столом в своей спальне на вилле, составлял черновик официального прошения в Авогадорию, чтобы получить разрешение на брак между нашими семьями. — Прошу тебя, давай мне найдем другого мужа. Я не спешу замуж.

— Все образуется, — заверил он меня. — Ты видишь только то, что есть сейчас, не думаешь о будущем, Джульетта.

— О каком будущем? — не веря своим ушам, эхом отозвалась я. — Все и так уже ясно. Джорджо — взрослый ребенок. И что еще хуже, жестокий ребенок.

Отец, продолжая писать, отмахнулся от меня. Он был ослеплен перспективами, которые сулил этот брак, и не стал меня слушать. Я должна быть благодарной, что он не так вспыльчив, как твой отец, не стал выходить из себя или угрожать мне, но результат оказался таким же: судьба моя была непредсказуема.

Все лето Контарини развлекались изо всех сил, на виллу прибывали все новые и новые гости. На прошлой неделе в сентябре приехали четыре грека — торговцы специями. Они ехали из Венеции в Грецию и по пути решили остановиться погостить. Не найдя лучшего развлечения — погода стояла плохая, шли дожди, — они стали зло над всеми подшучивать. Воровали очки и трости у пожилых гостей или заставили повара приготовить блюдо, от которого те, кто его ел, постоянно пукали. А заводилой у них был синьор Демитрио. Он — весельчак, но я с самого начала заметила в его глазах чертовщинку.

Когда после обеда погода прояснилась, синьор Демитрио пригласил нас — меня и Джорджо — прогуляться по заброшенным окрестностям виллы.

— Я там обнаружил необычный мост, — сказал он Джорджо. — Но боюсь на него ступать. Не могли бы вы — благородные и смелые — перевести нас на другую сторону?

Джорджо заглотил наживку.

Мы зашагали по болотистым тропинкам нехоженых лесов. Где-то через час мы дошли до моста, который оказался всего лишь доской, переброшенной через мутную канаву. Джорджо побежал вперед, стремясь побыстрее перейти ее. Но он дошел лишь до середины, как доска треснула. И он почти по шею ушел в грязь. Даже белокурые волосы покрылись коркой грязи. Это было ужасное, но, должна признать, забавное зрелище. Он заорал, напоминая разгневанный помидор. Пришлось звать работников, в том числе и Стефано, чтобы вытащить его из лужи.

Вечером Джорджо отказался выходить к ужину, что было само по себе удивительно. Понимаешь, это была всего лишь игра — никто не ожидал, что другие обидятся. Суть ее заключалась в том, чтобы показать себя благородным человеком и отшутиться.

На следующее утро Джорджо вышел к завтраку очень бледным, что-то бормотал или смеялся себе под нос. Синьор Демитрио к завтраку не спустился, как не появился и за обедом. Мама Джорджо пошла наверх справиться о нем. Когда из-за двери его комнаты ответа не последовало, она заглянула внутрь и увидела, что синьор Демитрио еще в постели. Он корчился в судорогах и не мог говорить. Она тут же послала за врачом, чтобы сделать кровопускание.

Когда приехал врач, я провела его наверх. Как только мы вошли в комнату, меня едва не стошнило от вони — с металлическим привкусом, какой-то гнилостный запах. Врач откинул простыню с больного. Рядом с ним в кровати лежала отпиленная рука. Катерина! Надеюсь, тебе никогда не доведется видеть подобный ужас. Почерневшая, окровавленная конечность с рваными краями. Я отвернулась, меня едва не стошнило, я чудом сдержалась. Синьора Контарини упала в обморок, пришлось и ее приводить в чувства.

Как потом мы узнали: Джорджо ночью отправился на церковное кладбище, разрыл свежую могилу. Отрезал руку и положил ее в кровать к синьору Демитрио, чтобы отомстить ему за шутку, которую он с ним сыграл ранее. Должно быть, синьор Демитрио настолько оторопел, когда обнаружил руку, что ему даже не хватило ума, чтобы убрать ее. Кто знает, вернется ли к бедолаге рассудок после такого потрясения? Пришлось пригласить священника, чтобы перезахоронить руку.

— Ты теперь видишь? — спросила я отца. — Теперь ты понимаешь, кто такой Джорджо Контарини?

— Да, — признался шокированный отец. — Я думал… Джульетта… я полагал, что это хорошая партия для тебя, самая лучшая…

— Я понимаю, что ты хотел как лучше, — успокоила я отца, чувствуя, что настало мое время. — Но теперь…

— Теперь довольно! — заявил отец. — Завтра же уезжаем.

Свобода! Но я испугалась — как же Фарфалла? Что же делать? Не грозит ли ей опасность там, где живет сумасшедший? Может, стоит забрать ее с собой, как мне Джорджо и велел?

Я побежала на конюшню, застала Стефано в нижнем сарае. Он слышал, что поднялась шумиха, видел, как прибыли врач и священник, но точно не знал, что произошло.

— Джорджо… чтобы отомстить — он положил в кровать синьора Демитрио отрезанную руку, — объяснила я. — Из-за этого я должна уехать.

— Разумеется, — сказал Стефано, стиснув зубы. Он поднял с пола пустую корзину, и когда вновь заговорил, голос у него был тихий-тихий. — Как ты думаешь… ты когда-нибудь вернешься?

— Ну… нет, — ответила я. — Я приехала сюда из-за Джорджо, но теперь больше не хочу его видеть.

Мы печально смотрели друг на друга. И в это мгновение я поняла: хотя на виллу я приехала, чтобы получше узнать Джорджо, встретив Стефано, я нашла настоящего друга. Я протянула к нему руку. Он взял мою ладонь и поднес к своим губам. И я даже не успела понять, что делаю, как подалась вперед и поцеловала его в губы. В его сладкие, растянутые в улыбке губы.

Господи! Что я наделала? Я отстранилась.

— Отец будет меня искать, — запинаясь, произнесла я. — А ты… мне стоит забрать Фарфаллу? Как по-твоему, она здесь в безопасности?

Стефано — который к этому моменту уже был просто пунцовый — повернулся и похлопал Фарфаллу по мускулистому загривку. Она ткнулась в него мордой. Эти двое были неразлучны.

— Не волнуйся, — успокоил он меня. — Я отведу ее на свою ферму. После всего, что произошло, Контарини вряд ли заметят ее отсутствие.

— Grazie, Стефано, — поблагодарила я. Я поцеловала Фарфаллу в челку, свисающую прямо на глаза, исполненные такого доверия, такие сияющие. — Я люблю тебя, старушка, — сказала я. На глаза навернулись слезы.

Я повернулась к стоящему возле меня Стефано, наклонилась и прошептала ему на ухо:

— Мне кажется, что и тебя я тоже люблю».

Я сложила толстое письмо, страничку за страничкой, испещренные аккуратным мелким почерком Джульетты. Пока все ужинали, я читала и перечитывала письмо — у меня в последнее время все равно не было аппетита.