Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон

Готтлиб не соглашался, утверждая, что даже без точно вычисленных ветровых нагрузок можно заключить, что здания обладают достаточной устойчивостью.

«Я, разумеется, не мог принять эту точку зрения», – писал Бернэм в письме к Джеймсу Дреджу, редактору влиятельного британского журнала «Инжиниринг». Бернэм приказал предусмотреть во всех проектах меры, усиливающие сопротивление высотным ветрам, исходя из максимальной силы ветра, зафиксированной за последние десять лет. «Это может рассматриваться как крайнее требование, – объяснял он свое решение Дреджу, – но мне этот шаг кажется разумным и предусмотрительным, поскольку в выставке сплелось множество важных интересов».

Готтлиб подал в отставку. Бернэм заменил его Эдвардом Шаклендом, инженером, у которого была собственная фирма и который был широко известен в стране как конструктор мостов.

24 ноября 1891 года Бернэм сообщал в письме Джеймсу Дреджу, что снова попал под огонь критики, причина которой прочность строительных конструкций. «Теперь меня критикуют, – писал он, – за то, что постройки усилены безо всякого на то основания».

* * *

Приехав в Чикаго, Блум сразу разобрался, почему так мало было сделано в парке «Мидуэй Плезанс», имеющем официальное название «Департамент М». До сего времени он был под управлением Фредерика Патнама, профессора этнологии [124] Гарвардского университета. Он был известным антропологом, но назначение его на должность руководителя парка «Мидуэй», говорил Блум по прошествии многих лет, «было таким же мудрым решением, как если бы сегодня Альберта Эйнштейна назначить управляющим «Цирком братьев Ринглинг, Барнума и Бейли» [125]. Патнаму не следовало соглашаться на эту должность. Он говорил своим гарвардским коллегам, что «озабочен тем, как избавиться от этого индийского цирка».

Блум поделился своими соображениями с председателем выставки Бейкером, который направил его к Бернэму.

«Вы еще очень молодой человек, слишком молодой человек, чтобы руководить работой, которую вам собираются доверить», – сказал Бернэм.

Но ведь сам Бернэм был молодым человеком, когда Джон Б. Шерман вошел к нему в кабинет и изменил его жизнь.

«Я хочу, чтобы вы знали о моем полном вам доверии, – сказал он. – Вы руководите парком «Мидуэй» и полностью отвечаете за него. Так что давайте работайте. Отчитываться и подчиняться будете только мне. Я оговорю это отдельным приказом. Желаю успеха».

К декабрю 1891 года ближе всех к завершению строительства оказались павильоны «Горное дело. Добыча полезных ископаемых» и Женский. Строительство павильона «Горное дело. Добыча полезных ископаемых» проходило гладко, благодаря зиме, которая по чикагским стандартам оказалась милостиво мягкой. Постройка Женского павильона, однако, оказалась весьма тяжким испытанием и для Бернэма, и для молодого архитектора Софии Хейден – в основном из-за изменений, на которых настояла Берта Онор Палмер, глава совета директоров-женщин, который заправлял всеми делами выставки, связанными с женщинами. Будучи супругой Поттера Палмера, она привыкла к богатству и доминирующему социальному положению, что позволяло ей всегда настаивать на своем. Именно так она проявила себя ранее в том году, когда подавила направленное против нее выступление, которым руководила исполнительный секретарь совета, а это в свою очередь вызвало открытую войну между группировками элегантно одетых и причесанных дам. В пылу сражения одна перепуганная дама из совета директоров написала миссис Палмер: «Я все-таки надеюсь, что Конгресс не почувствует отвращения к нашему полу».

София Хейден приехала в Чикаго с рабочими чертежами, по которым Бернэму предстояло строить павильон, после чего вернулась домой. Строительство началось 9 июля, а в октябре рабочие перешли к отделочным работам. Хейден вновь приехала в декабре с намерением проверить наружную отделку здания, будучи уверенной, что это тоже входит в зону ее ответственности, но обнаружила, что Берта Палмер имеет по этому вопросу другое мнение.

В сентябре, не поставив Хейден в известность, Палмер обратилась ко всем женщинам с призывом жертвовать архитектурные украшения на это здание – и в ответ на свой призыв получила колонны, которым место в музее, панели, скульптурные изваяния, оконные решетки, двери и другие подобные предметы. Палмер считала, что все это должно быть использовано в интерьере здания, особенно те вещи, которые были пожертвованы известными женщинами. Хейден, со своей стороны, была уверена, что подобная мешанина из разнообразных и стилистически несовместимых вещей будет лишь эстетической безвкусицей. Когда Флора Джинти, влиятельная особа из штата Висконсин, прислала деревянную дверь, украшенную искусной резьбой, Хейден отказалась ее принять. Джинти, почувствовав себя уязвленной, разозлилась. «Когда я думаю о тех днях, которые я проработала, и о тех милях, которые я проехала, чтобы добыть эти вещи для Женского павильона, во мне поднимается негодование». Миссис Палмер была в это время в Европе, но ее личная секретарша, Лаура Хейес, сплетница высшей квалификации, приложила все усилия к тому, чтобы ее работодательница узнала об этом событии во всех подробностях. Секретарша также в нескольких словах изложила Палмер совет, который она самолично дала архитектору: «По моему мнению, было бы лучше придать зданию вид лоскутного одеяла, чем отвергать эти дареные вещи и огорчать дам-руководительниц – ведь им пришлось затратить столько сил на поиски и приобретение этих вещей».

Однако лоскутное одеяло было вовсе не тем, что представляла себе Хейден. Невзирая на показную общественную активность Палмер, Хейден продолжала отказываться принимать дарения. Противостояние между ними перешло в открытую борьбу в стиле «позолоченного века» [126]: в ход пошли и замаскированное унижение, и ядовитая учтивость. Миссис Палмер, действуя исподтишка, постоянно и где только можно распространяла о своей противнице нелестные слухи, а при встречах с нахмуренной и постоянно мрачной Хейден на ее лице появлялась ледяная улыбка. В конце концов Палмер поручила отделку интерьера Женского павильона другому человеку, дизайнеру по имени Кендейс Уиллер.

Хейден воспротивилась этому назначению в своей спокойной, но настойчивой манере и не соглашалась с ним так долго, как могла. Придя в кабинет Бернэма, она начала рассказывать ему всю свою историю, и с ней, в буквальном смысле слова, случился припадок безумия: слезы отчаяния, громкие рыдания, мучительные вздохи с причитаниями – в общем, весь набор. «Серьезный срыв, – назвал случившееся кто-то из знакомых, – на фоне острого нервного перевозбуждения».