Изменница поневоле - Галина Владимировна Романова

– Хочешь сказать, что это он убивает? – Она прикусила нижнюю губу и снова разрыдалась.

– Своими руками вряд ли. Но что зачищается – это факт. Украли деньги. Фальшивые деньги, к происхождению которых он имеет непосредственное отношение. Он перепугался, и пошло-поехало. Сначала журналистка, которая вышла на его след, и группа лиц, запустившая их гулять по городу. Потом люди, которые на него работали. Стоит ведь только начать, и потом это как снежный ком с горы. Понимаешь?

Она молчала, рассеянно глядя на него, потом качнула головой.

– Нет, не понимаю! Как он мог? Как он мог успеть все это?

– Чего ты не понимаешь?

Он начинал злиться. И не потому, что она не соображала так быстро, как он, а потому, что защищала своего любовника. Так ему казалось. Может, она все еще любит его? Может, потому и плачет, что любила и любит не того? И плевать ей на всех убитых, у нее личная трагедия!

И он, убрав руку с ее щиколотки, повторил сухо:

– Чего ты не понимаешь, Маша?

– Не понимаю, как все это можно было сделать. Разве не разумнее предположить, что журналистку убили воры? Она застала их на месте преступления, и они ее убили! Оставили в моей квартире и удрали, но тогда… Тогда кто убил этого парня сегодня ночью? Ведь ты сам сказал, что вся группа воров мертва! Кто тогда убил точно так же этого фальшивомонетчика?

– А нельзя предположить, что журналистка назначила твоему любовнику встречу? Скажем, тем же вечером, когда была совершена кража. Они встретились в твоей квартире, но уже после того, как деньги украли. Она начала изобличать его, и он ее убил. В твоей квартире.

– Нет, ну нет же! Это не он!

Маша вскочила с подушек и села напротив Назарова, совсем близко. Он чувствовал ее дыхание на своем лице, вдыхал ее запах – смесь холодных нежных ароматов. Ему понравилось. И лицо ее, красное от слез, слегка припухшее, тоже ему нравилось. Не нравилось только то, что она говорила.

Она защищала его. Своего любовника.

– Скажи, у него были ключи от твоей квартиры? – спросил он.

– Да, – нехотя призналась она.

– Вот видишь. Значит, он мог беспрепятственно попасть к тебе.

– И что из этого?

– Он мог прийти через минуту после грабителей и за минуту до визита журналистки.

– Тогда все бы они столкнулись на лестнице. А этого не случилось, – неуверенно проговорила она и тут же с досадой закусила губу, будто что-то вспомнила.

– Что? Что, Маша? – поторопил ее Назаров и взял за локоть.

– Когда он приходил ко мне и меня не было дома, он поднимался этажом выше и слушал. Ждал. Сосед часто из квартиры высовывается – то половик поправить, то подмести, а то и просто так. Вот он и остерегался. И он мог, да… Мог видеть, как из моей квартиры выходят грабители. Мог войти ко мне и дождаться журналистку. Господи, Максим! Но он так орал, когда я ему все рассказала. Казался таким пораженным!..

– Не более чем игра, – презрительно скривился Назаров. – Человек, который постоянно врет семье, притворяется честным, совершая противоправные действия, умеет казаться убедительным. Уж поверь мне.

– И что теперь? – Она подняла на него несчастные глаза. – Вы его арестуете? Но что стоят все мои показания против него, Максим? Над нами просто посмеются. Скажут, что я оговариваю честного человека… И это же я промолчала о смерти журналистки! Это ужасно!

Сейчас она говорила дельные вещи. Любой адвокат высмеет их и заставит следствие рассматривать саму Машу в роли подозреваемой.

– Что делать, Максим?

Одна надежда оставалась на Сомова, второго фальшивомонетчика. Если, конечно, он станет что-то говорить.

Стал, да еще как. Когда узнал, что его друг и подельник Харламов минувшей ночью убит, говорить начал безостановочно.

– Это все он! Он, гад, нас втянул в это дело! – без конца восклицал Сомов, поглядывая на Назарова виновато и заискивающе. – Мы же собирались завязать, когда нас кореш отмазал и взял все на себя. Честно, собирались. Опасно это! Но тут этот гад говорит, мол, не выпустят вас, если я не помогу. Только помогать согласился на определенных условиях! Продолжите, говорит, начатое, у вас же все отлажено. И каналы сбыта, и все такое. А он нас крышевать вызвался. Только первое время, сказал, придется пожить в подполье, не высовываться. И поселил нас за городом в доме каком-то.

– Чей дом? – спросил Назаров и посмотрел на следователя, который писал протокол допроса.

Следак сидел с поджатыми губами и без конца качал головой.

Ему явно не нравилось, что говорил подозреваемый. Доказательная база была слабой. Слова преступника немногого стоят. Почему бы ему не оговорить высокопоставленного полицейского? А если был заказ? Такое случается сплошь и рядом. Словом, радоваться, капитан, еще рано, ой, рано!

Вот что прочел в его глазах Назаров. И не мог не согласиться: повозиться придется. Поэтому Миша Борцов с экспертами уже час как обследует квартиру, в которой взяли Сомова. Следом их отправят в тот самый дом, где, по словам Сомова, они прожили несколько месяцев и занимались изготовлением фальшивых купюр. Если там будут найдены отпечатки пальцев уважаемого гражданина, то хорошо. А если нет?

Он зря опасался. И зря хмурился следователь. Доказательной базы оказалось вполне достаточно, чтобы предъявить обвинение уважаемому человеку, блюстителю закона.

– Для предъявления обвинения улик более чем, товарищ полковник, – докладывал к концу следующего дня Назаров. – Повсюду его отпечатки. На бумаге, на которой печатались деньги, на мебели. Даже на некоторых пачках готовых купюр они есть.

– Каков наглец, а? Думал, что неуязвим, даже не страховался! Но… – Полковник поднял палец и потыкал им воздух над головой. – Сам понимаешь, не наш уровень. Им будут заниматься другие службы. А ты молодец, капитан! Премируем! И это… Борцов, я слыхал, в отпуск просится?

– Просится, – осторожно улыбнулся Назаров.

– Отпускай, – милостиво кивнул полковник. – Думаю, дело сделано.

Ага, дело сделано. Только как в этом деле станет фигурировать Маша, в какой роли – он пока не представлял.

Вечером она позвонила и шумно дышала в трубку, когда он вкратце рассказывал обо всем. Потом проговорила:

– Что-то мне подсказывает, Максим, что его не удастся уличить ни в одном из убийств. Он для этого слишком осторожен.

– А где была его осторожность, когда он отпечатки свои на вещдоках оставлял?

Назаров честно не понимал, жалеет она своего любовника, защищать пытается или это что-то еще? Может, просто страх за себя?

Он сухо простился с ней. Дал себе слово не думать об этом странном деле хотя бы вечер. Неожиданно для себя самого позвонил милой кассирше из гипермаркета и напросился к ней на ужин. Явился со своими тремя розочками и бутылкой вина и вдруг обнаружил за круглым столом в гостиной множество народу. Люди все шумные, незнакомые, веселые. Он как-то сразу растворился в этих тостах, шутках, громком смехе и почти забыл о досаде, с которой вышел из дома.