Ричард Длинные Руки - принц-регент - Гай Юлий Орловский

Брат Целлестрин проговаривал молитву уже торопливее, голос звучит с напряжением, будто удерживает нечто и страшится не удержать, то и дело творил крестное знамение, однако темная тень, не приближаясь, в то же время не отодвинулась ни на дюйм.

Я услышал горестный вскрик брата Смарагда:

— Мы думали…

— Она окрепла, — сказал Жильберт обреченно, он не отрывал от темной тени трепещущего взгляда, вид у него был такой, что вот сейчас бросится вперед, чтобы закрыть нас своим телом, — и уже не боится.

Гвальберт быстро повернул голову ко мне.

— Брат паладин?

Я тоже рассматривал чудовищную тень во все глаза и проговорил ошарашенно:

— Похоже… я все-таки дурак… хоть и умный… но дурак…

— Брат паладин?

Темная тень как будто с вызовом прошла по стене мимо нас, показывая, что никто на нее не действует, втянулась там в каменный монолит и пропала из виду.

Я потерянно смотрел ей вслед, монахи часто крестились и смотрели на меня с ожиданием.

— Старые гипотезы рухнули, — ответил я мрачно. — Как говорится, под натиском фактов. Увы, неопровержимее просто не бывает. Спит брат Целлестрин или не спит… это, оказывается, совсем неважно.

— Что делать будем? — спросил Смарагд.

— Не знаю, — признался я. — Но, с другой стороны, у нас вдвое больше возможностей.

— Брат паладин?

— Эта тварь, — сказал я, — боится не только меня, но и брата Целлестрина. А это значит, есть шанс зажать ее где-то с двух сторон.

Гвальберт сказал мрачно:

— Где?.. Разве что в каком-то святом месте.

— Разве Храм, — спросил я, — не целиком святое место?

Он поморщился.

— Но тварь эта носится здесь как у себя дома? Однако в ризнице не замечена ни разу, алтаря избегает тоже… Жаль, вас с братом Целлестрином только двое. А вот если бы зажать с трех сторон, то в любом месте она бы не вырвалась.

Брат Смарагд сказал печально:

— Сейчас ей достаточно рвануться вправо или влево… А что, если хотя бы с одной стороны держать что-то такое, чего она боится?

— Ну-ну?

— Святые мощи, например, — сказал он.

— А у нас они есть? — спросил Гвальберт свирепо.

Брат Смарагд смутился.

— Нету…

— Тогда и не болтай глупости, — оборвал он, повернулся ко мне. — Брат паладин?

— Обращаться за помощью не стыдно, — сказал я. — Кто из старших братьев мог бы спуститься к нам и принять участие в охоте?

Монахи испуганно замолчали, Гвальберт ответил после паузы:

— Пожалуй, я мог бы обратиться к отцу Ромуальду… или даже к отцу Аширвуду.

Смарагд сказал обрадованно:

— Отца Ромуальда знаю! Он как-то перенес нам пещеру с рассадой на две сотни ярдов правее.

Меня подмывало спросить, как это можно перенести пещеру, но смолчал, сейчас надо решить более важное, повернулся к отцу Леклерку, тоже мрачному, как грозовая туча.

— Отец Леклерк, мне кажется, своими силами не обойтись. Как бы монахи философски ни относились к жизни и смерти, эта проблема уже выходит за рамки данной этической дилеммы. Господь будет весьма разгневан нашим бездействием… Я имею в виду, общим бездействием, а не только нашей инициативной группы.

Он переспросил:

— Уверены?

— Как паладин говорю, — заверил я. — Не как паладин, что с мечом, а как человек, что часто общается со Всевышним, так как приходится выполнять всякие деликатные поручения. Ну, вы понимаете…

Он кивнул, посмотрел на меня с уважением и опаской.

— Вы имеете в виду…

— Да, — ответил я, — которые широкой демократической общественности монахов и послушников знать не стоит, дабы не волновать неокрепшие души картинами неустроенности жизни и теми не всегда гуманными способами, как ее… улучшаем по негласной указке сверху.

Он вздохнул, перекрестился.

— Да, понимаю. Значит, нужно идти к аббату?

— Вверенные его защите люди гибнут, — сказал я с нажимом. — Понимаю и что все в руке Божьей, и что это только статистика, но проклятая темная тварь и меня укусить может!.. А это недопустимо в демократически защищенном обществе.

Он снова кивнул, но сказал с некоторым раздумьем:

— Думаю, сперва заглянем, как вовремя вспомнил брат Гвальберт, к отцу Ромуальду.

— Это который носит пещеры?

Он коротко усмехнулся.

— Отец Ромуальд… своеобразный человек.

— А эта своеобразность нам поможет?

— Я бы особо не рассчитывал, — сказал он честно, — однако он как раз тот, кто если поможет, то это будет заметно.

Отец Ромуальд — огромный викинг, русая бородка, а я думал, для монахов бритость обязательна, густой голос и небрежные манеры. Мне он сразу не понравился, взгляд свысока, ни следа монашеской скромности, напротив — гордыней так и прет.

Выслушав сбивчивые рассказы брата Жильберта и брата Смарагда, нетерпеливо отмахнулся.

— Хорошо-хорошо. Как только появится, сообщайте, куда она метнулась, что делает!

— Но мы пока не знаем, — промямлил брат Смарагд.

— Не буду же я там у вас торчать часами, — сказал отец Ромуальд с надменностью высшего существа. — В общем, зовите!.. Если не буду занят, явлюсь.

На меня он посматривал с некоторым ожиданием. Я смолчал, тоже разглядывал его точно так же свысока и с ответным пренебрежением, дескать, мне эта их суматоха до их несгораемой свечи, я тут мимо проезжал, и эта темная тварь убивает не моих воинов армии, за которую отвечаю, а всего лишь монахов, за которых несет ответственность и отец Ромуальд, как должностное лицо более высокого ранга.

Он фыркнул и отвернулся. Я сказал громко:

— Пойдемте отсюда. Я уже встречал подобное. Мало кто признается, что не может. Все ссылаются на нехватку времени.

Монахи вышли первыми, я их пастушил к двери и все время чувствовал на спине прожигающий взгляд, но у меня, как у всякого политика, шкура толстая.

Уже в коридоре я сказал недружелюбно:

— Гордыня так и прет. Он такой и с аббатом?

Гвальберт буркнул:

— Думаю, да.

— А как же семь смертных грехов?

Он взглянул на меня искоса.

— Главное не сама заповедь, а ее трактовка, брат паладин.

— Ого, — сказал я. — Вообще-то мне такое нравится.

— Это всем нравится, — сказал он нехотя, — да только все стараются толковать так, чтобы вообще низвести…