Пандора - Энн Райс

Она тихо заплакала.

«Чудовища… не дети, а демоны!» – всхлипывала она.

«Не буду», – решительно отказалась я.

«Давай! Ты должен получить ее кровь!».

«Только не против ее воли. Только не так. Это же МатьИзида!»

«Это наш Источник, наша пленница!»

«Нет», – сказала я.

Жрец подтолкнул меня вперед. Я опрокинула его на пол. Ивзглянула на царицу.

Она смотрела на меня так же безразлично, как и на остальных.У нее было нежное лицо, изящно накрашенное. Гнев не исказил ее черты. Тихим,полным ненависти голосом она обратилась к нам:

«Я вас всех уничтожу. Однажды утром я убегу и выйду насолнце, и тогда вы все сгорите! Все сгорите! Как сгорю я! Потому что я –Источник! Зло, живущее во мне, сгорит и потухнет в каждом из вас – навсегда!Иди, жалкий птенец, – сказала она мне. – Делай что тебе говорят. Пейи жди моей мести.

На востоке поднимется бог Амон-Ра, я пойду прямо к нему и умруот его смертоносных лучей. Я совершу огненное жертвоприношение, чтобыуничтожить каждого, кого породила, каждого, кого изменила моя кровь! Жадныераспутные боги, использующие нашу силу ради выгоды!»

Потом сон претерпел чудовищное преобразование. Она подняласьна ноги. В свежем убранстве она казалась девственно чистой. Вокруг неезагорались факелы – один, два, три… и еще, и еще, – они пылали, словно кним поднесли огонь, и ее окружило пламя. Боги исчезли. Она улыбнулась ипоманила меня к себе. Она наклонила голову; она подняла на меня глаза, и еебелки заблестели. Она улыбнулась. Коварно. Я с криком проснулась.

Я лежала в постели. В Антиохии. Горела лампа. Меняподдерживал Флавий. Его выпрямленная нога из слоновой кости сияла на свету. Яувидела блики на резных пальцах.

«Обними меня, держи! – сказала я. – Мать Изида!!Обними меня! Долго я спала?»

«Несколько секунд».

«Нет, не может быть!»

«Солнце только что встало. Не хотите выйти, полежать под еготеплыми лучами?»

«Нет!» – закричала я.

Он еще крепче сжал меня своими теплыми, нежными руками.

«Моя прекрасная госпожа, вам просто приснился дурной сон. Ябуду спать рядом, а вот и кинжал».

«Да, да, пожалуйста, прошу тебя, Флавий, не отпускай меня.Обними меня», – рыдала я.

Я легла, он устроился рядом, положив на меня руку. Я открылаглаза. И снова услышала голос Мариуса:

«Благодари богов, что не хочу! Не настолько, чтобы предатьлюбовь ради краткого кровавого экстаза».

«О боги! Флавий! – вскричала я. – Кожа!! Неужелимоя кожа горит? – Я начала подниматься. – Погаси свет! Погасисолнце!»

«Нет, госпожа, у вас прекрасная кожа, как всегда. Ложитесь.Давайте я вам спою».

«Да, спой…»

Я слушала его песнь – это Гомер, это Ахиллес и Гектор… Мнепонравилось, как он ее пел, в каких местах делал паузы, – я представляласебе этих героев, высокие стены обреченной Трои, и мои веки потяжелели. Яуплывала вдаль. Я отдыхала.

Он положил руку мне на голову, чтобы не пускать туда сны,как будто пытаясь поймать их в свои сети. Он пригладил мне волосы, и явздохнула.

Перед моим мысленным взором возник Мариус, я увидела сияниеего кожи. Так похоже на царицу, а слепящий блеск глаз точно такой же, как унее.

Я вновь услышала его голос:

«Проклятие, Пандора, неужели ты думаешь, что я хотелсократить свою жизнь и продлить свою судьбу на целую вечность?»

И перед тем как окончательно погрузиться в беспамятство, явдруг отчетливо осознала никчемность всякой борьбы. Лучше быть просто дикимизверями – как львы на арене.

Я проснулась. Я слышала пение птиц. Я не могла ничего толкомпонять. Я высчитала, что сейчас, должно быть, все еще утро, середина утра. Ябосиком прошлепала в соседнюю комнату и вышла в перистиль, прошла повыложенному плитами краю сада и посмотрела на голубое небо. Солнце еще недостигло зенита.

Я отперла засов и – по-прежнему босиком – направилась кворотам. У первого же встречного – жителя пустыни с длинным покрывалом наголове – я спросила:

«Сколько времени? Полдень?»

«О нет, госпожа, – ответил он. – До полудня ещедалеко. Вы проспали? Вам повезло».

Он кивнул и пошел дальше.

В гостиной горела лампа. Войдя туда, я увидела, что лампастоит на письменном столе, подготовленном для меня слугами.

Я нашла на нем и чернила, и перья, и чистые листыпергамента. Я села и записала о снах все, что смогла вспомнить, напрягая глазав полумраке, при свете жалкой лампы. Он совсем не походил на свет, наполнявшийсад перистиля.

Я так поспешно водила пером по пергаменту, что у менязаболела рука. Я подробно описала последний сон, факелы, улыбку царицы, ее зов.

Кончено. Все это время я раскладывала страницы по полу,чтобы просохли. Ветра не было – ни дуновения, так что им ничто не угрожало. Ясобрала их вместе.

Прижимая к груди записи, прошла к самому краю сада, чтобывзглянуть на голубое небо. Голубое и чистое.

«Ты накрываешь собой этот мир, – сказала я. – И неменяешься, за исключением одного источника света, а он то восходит, то заходит.И тогда наступает ночь с обманчивыми, соблазнительными узорами!»

«Госпожа! – За моей спиной возник совершенно сонныйФлавий. – Вы почти не спали. Вам нужно отдохнуть. Возвращайтесь впостель».

«Иди, принеси мне сандалии, быстрее».

И как только исчез он, исчезла и я – миновала ворота и пошлавперед как можно быстрее.

На полпути до храма Изиды я осознала, как неприятно ходитьпо грязным улицам босиком. Я поняла, что на мне надеты мятые льняные платья, вкоторых я спала. Волосы струились по спине. Но я не замедлила шаг.

Я была в приподнятом настроении – уже не та беспомощнаяженщина, что убегала из дома отца, и не раздраженная римлянка, которой угрожалаопасность, когда Люций указывал на меня солдатам. Меня не охватывал страх, какво сне, когда мне улыбалась царица. Меня не трясло, как при пробуждении.

Я шла вперед. Меня захлестнула невероятная драма, и ядосмотрю ее до последнего действия.

Мимо проходили люди – утренние работники, старик с кривойпалкой. Я их едва замечала.