Зорге. Под знаком сакуры - Валерий Дмитриевич Поволяев

— С чего вы решили? — спросила японка. В голосе ее послышался интерес.

— У вас хорошо развита мимика лица, а национальный японский театр — это театр масок, там все, в том числе и лица актеров, подчинены одной формуле — формуле неподвижной маски.

— Верно. — Японка согласно качнула головой.

— Позвольте представиться вам. — Зорге снял покрытую моросью шляпу. — Рихард Зорге, немецкий журналист.

— Исии Ханако, певица.

— Вы, конечно же, живете в Токио, — сказал Зорге.

— Об этом нетрудно догадаться… Да, живу в Токио. Как вы думаете, что за рыбу умудрился зацепить этот человек? — Ханако показала вниз, на Старого Фу, который делал все, разве что только на голову не становился, чтобы измотать добычу.

Если он не измотает ее, не измочалит, то рыба сделает это с человеком, более того, она сможет просто-напросто убить его.

— Думаю, он зацепил большого марлина, — задумчиво проговорил Зорге. — Марлин — очень сильная рыба.

— Сильнее акулы?

Наивный вопрос, чисто женский.

— Акула никогда не нападает на марлина. Если только стаей, по-волчьи. Кстати, у марлина и скорость больше. Для сравнения, марлин — это современный самолет, а акула — неспешный летательный аппарат времен Эрлио, этакий медлительный майский жук.

Исии глянула на Зорге с уважением и одновременно недоумением, он понял, что она не знает о майских жуках совершенно ничего. На Дальнем Востоке их нет.

Линь стал выскакивать из воды реже, хлестки делались все глуше, натяжка веревки слабела — добыча выдыхалась.

— Как бы нам под занавес рыба не устроила извержение Фудзи, — озадаченно просипел Старый Фу.

— Вас понял, — готовно отозвался Красавчик Ли, поспешно соскользнул вниз, на небольшой слип, устроенный под кормой парохода специально для подобных рыбалок. — Мы, Фу, тоже не женским мизинчиком деланы. — Он ухватился рукой за линь, притянул его к себе. — Готовься, рыба рядом.

Старый Фу также ловко соскользнул вниз, снова взялся за линь.

— Я готов.

Сбоку накатил водяной вал, обдал моросью людей.

— Доставай багор и топор, — скомандовал Старый Фу, отдернул руки от линя, боясь, что тот в очередном хлестке прижмет пальцы к железному стояку. Случаев, когда рыба отрезала леской пальцы незадачливым добытчикам, на японском побережье бывало много.

Старый Фу вновь ухватился за линь, подтянул его к себе, конец его зацепил за рожок, приваренный к стояку, потом подтянул линь еще. Марлин — а это был голубой марлин — не сопротивлялся, он то ли действительно выдохся, то ли готовился к последнему броску, чтобы острым срезом косого хвоста перерубить ненавистный линь и уйти на волю. Скорее всего, именно такая цель была у него, у Старого же Фу была другая цель: не дать марлину совершить последний «алле-гоп!», раньше прыжка в синюю глубь оглушить его обухом топора и отволочь повару на камбуз.

Японка по имени Ханако находилась рядом с Зорге, не уходила, борьба, свидетелями которой они оказались, увлекла ее.

— Вы видели когда-нибудь охоту на крупную рыбу? — спросил у нее Зорге по-английски.

— Нет, — по-японски ответила Исии и тут же перешла на английский, довольно правильный, хотя и медленный, — вижу первый раз в жизни. Простите меня за плохой английский, никак не могу сообразить, куда какое слово ставить.

— Нормальный английский, — успокоил ее Зорге. — А зрелище захватывающее, правда?

— Да, захватывающее и… — японка неожиданно вздрогнула, оборвала себя, — и, знаете, страшное.

— Всякое убийство — это медаль, а медаль имеет две стороны: одну безобразную, способную вогнать человека в обморок, и другую — притягательную, также способную довести человека до обморока.

— Выходит, у этого страшного действа один итог — обморок, — Исии хотела улыбнуться, но не смогла, — наверное, это так, господин… Простите, как вы сказали?

— Зорге. Рихард Зорге.

Внизу, на слипе, появился третий добытчик — коренастый моряк в новенькой пышной шапчонке, натянутой на самые уши, держа наперевес багор. Топора в ящике не оказалось, вместо топора Красавчик Ли схватил громоздкую суковатую дубину, к которой был привязан ременный темляк, чтобы при ударе «орудья» случайно не сорвалась и не отлетела в сторону.

— Приготовиться! — скомандовал Старый Фу и расставил пошире ноги: при ударе взбесившаяся рыбина может крушить даже железо и сшибать с пароходов трубы.

Матрос в новой шапочке тоже расставил ноги пошире, попрочнее уперся ими в палубу, потом неожиданно резко согнулся и, сжавшись почти в кулак, в следующий миг послал вперед багор, почувствовал, что острие багра вошло в мускулистую плоть рыбы и закричал торжествующе:

— Хэ-э-э-э-э… Хэ!

Вода за кормой парохода окрасилась в густой красный цвет. Японка, не выдержав, невольно прижалась к Зорге: ей сделалось еще более страшно.

— Не бойтесь. На бойнях, где убивают животных, бывает гораздо страшнее.

Через несколько мгновений Старый Фу пустил в ход второй багор, также подцепил им рыбу, из воды показался нежный сиреневый, с ярким отливом бок, рыба звонко захлопала жаберными крышками, разбрызгивая сиреневую слизь, с длинного тонкого носа закапала кровь. Красавчик Ли отчаянно заработал колотушкой, расплющивая голову сказочному морскому существу.

— Не телись! Работай своей дубиной пошустрее, — подогнал Красавчика Ли рыбак, изловивший марлина, добычу в этих водах редкую, голубые марлины водятся южнее. Красавчик Ли заработал колотушкой, как паровая машина: бум-бум-бум-бум!

Смачный влажный звук привел японку в чувство, она извинилась перед Зорге и поспешно отстранилась от него. Пояснила:

— Страшно было. Даже холодно сделалось. — Извинилась еще раз: — Ради богини Аматэрасу простите меня…

— Ничего. Мне тоже страшно было. — Зорге ободряюще улыбнулся: — И-и… и приятно поддержать вас.

Красота голубого марлина начала таять на глазах — умирая, он терял свою нежную окраску, приобретал тусклоту, вскоре и сиреневая акварельность и лазурная голубизна, делавшие рыбу необычной, исчезли совсем. Голубой марлин перестал быть голубым марлином. Это теперь была усталая, с вялой морщинистой кожей рыба невкусного коричневого цвета.

Преображение было настолько разительным, что японка поспешила покинуть пассажирскую палубу.

Следом за ней палубу покинул и Зорге.

Вечером в кают-компании судовой кок угощал собравшихся мясом голубого марлина, подавая его в тонкой фарфоровой посуде с золотыми краями, обильно обложенной зеленью, вареной и свежей, с молодым картофелем. Японка сидела за длинным, застеленным накрахмаленной жесткой скатертью столом рядом с Зорге, ловко работала костяными палочками и нахваливала еду:

— Невероятно вкусная рыба. Только не пойму, что́ она мне напоминает, какую-то другую благородную рыбу…

— В России, в реке под названием Волга водится рыба осетр. По вкусу мясо марлина очень напоминает осетрину.

— Вы были в России, Рихард?

— Проездом.

— Эта Вогла — большая река?

— Не Вогла, а Волга. Очень большая.

— Больше Амура?

— Амур я видел только из окна поезда. Огромная река, но Волга тоже огромная. — Зорге палочками отщипнул кусок белой сочной мякоти, окунул в плошку с соевым