Все, что мы оставили позади - Кэрри Лонсдейл

– Что ты делаешь?

– Собираю вещи. Я отправляюсь домой. – Потом я вспомнил, что от меня воняет.

– Карлос?

Я взял чистую одежду, снова схватил туалетные принадлежности и ушел в ванную.

– Карлос!

– Что? – бросил я с порога.

Щеки Наталии порозовели.

– Здесь все непросто, Карлос, – твердо сказала она. – Я о твоих чувствах и о том, как ты относишься к Джеймсу и семье Донато.

– Что это значит?

– Ты слишком резко на них реагируешь.

– Это заслуженно, Нат. Мой брат подверг меня гипнозу против моей воли.

– Да, я понимаю, почему ты его ненавидишь. Но если дело касается твоих сыновей, ты готов на все, чтобы обеспечить их безопасность.

– Это свойственно всем людям и мне как отцу.

– Не каждый отец чувствует это. Иначе в мире было бы куда меньше случаев насилия и брошенных детей.

Я поправил одежду, которую держал под мышкой.

– К чему ты ведешь?

– Тебе не приходило в голову, что Джеймс чувствовал то же самое по отношению к своей семье? Старший брат едва не изнасиловал его невесту. Ты рассказывал мне о том, что Эйми тебе снилась до того, как ты узнал, кто она такая, и ты испытывал ужас из-за того, что ты не мог защитить ее. Не уезжай, пока не узнаешь о Джеймсе. Потому что, если ты всегда был похож на себя сегодняшнего, а я в это верю, Джеймс пожертвовал бы собственной жизнью, только бы Джулиан и Маркус были в безопасности.

Настоящее время

27 июня

Ханалеи, Кауаи, Гавайи

– Эй-эй-эй! – Джеймс вскочил. Бедра чесались от травы и песка, но он не обратил на это внимания. – О чем это ты толкуешь?

Наталия склонила голову к плечу. Свет, падающий из дома, очертил ее силуэт, оставляя лицо в тени. Джеймс не мог рассмотреть его выражение.

– Я о документах. Для чего они? – задал он уточняющий вопрос.

– Для опеки над Джулианом и Маркусом. Ведь ради этого ты здесь, разве не так?

– Нет!

– Но ты сказал по телефону… – Она замолчала.

– Я это сказал? – Джеймс шагнул к ней.

Наталия нахмурилась, судорожно вздохнула.

– Боже, как это все неловко. Я говорила о Карлосе, а не о тебе. Просто каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу… его.

Пластическая хирургия на его лице помогла Эйми отделить Джеймса от Карлоса, но для Наталии он был на одно лицо с мужчиной, которого она любила.

Ее плечи поникли, подбородок опустился.

– Все это так странно.

Джеймс сунул руки в карманы и быстро наклонил голову.

– Если это поможет, то тебя прекрасно понимаю. – Видеть ее – все равно что встретить оживший персонаж романа. Он столько о ней прочел. Знал множество интимных деталей, например, откуда у нее шрамы внизу живота и что ей больно от того, что отец оставил ее, путешествуя по миру.

Глаза медленно привыкли к ночному небу, и Джеймс увидел белую полоску, когда Наталия быстро улыбнулась. Легкий бриз играл с ее юбкой, и Джеймса поразило, насколько Нат красива. Его тело занималось с ней любовью. Его руки касались всех потаенных складочек. Его рот боготворил каждый ее женственный изгиб.

Но его мозг не мог вспомнить из всего этого ни одной проклятой секунды, и странно, но Джеймс испытывал сожаление.

Наталия собрала волосы, скрутила их в узел и перебросила через плечо.

– Позволь пояснить, чтобы нам обоим было понятно. Карлос не хотел, чтобы его сыновья воспитывались в семье Донато. Он им не доверял, и тебе тоже. Он был убежден в том, что ты не захочешь получить в нагрузку двоих детей, которых ты не собирался иметь. Карлос попросил меня оформить официальное опекунство. Он говорил, что собирается оставить для тебя «лазейку», – она пальцами показала кавычки, – записав в дневнике, что я возьму твоих детей, если ты не захочешь их растить. Потом ты позвонил и сказал, что хочешь, чтобы я присмотрела за твоими сыновьями…

– Какое-то время, – Джеймс протянул к ней руку, – возможно, неделю или две. Но давай вернемся к Карлосу. Есть одна вещь, с которой я соглашусь и сейчас, – это моя семья. Я не доверяю своим братьям и не хочу, чтобы они были рядом с моими сыновьями.

Наталия с силой выдохнула и широко улыбнулась:

– Я так рада это слышать.

Теперь он понял, почему она оказала ему такой холодный прием в аэропорту. Она думала, что он решил сдать ей на руки своих сыновей.

– Моя мать – это другая история.

– Ага. – Наталия переминалась с ноги на ногу. – Это был шок. Не могу поверить в то, что Карла – твоя мать.

Джеймс потер шею, потом локоть.

– С ней я справлюсь. Мальчики не знают о ней, и я не знаю, как они воспримут такую новость. – Он взял у Наталии пустые бутылки и жестом пригласил ее вернуться в дом. Москиты нещадно кусались. – Они и так злятся на меня, потому что я не их настоящий отец. А что, по-твоему, они будут чувствовать, когда узнают, что пожилая соседка, покупавшая им мороженое и хворост, тоже не та, кем они ее считали?

– Не могу сказать, но сеньора Карла любила твоих сыновей, а это значит, что твоя мать любит своих внуков. Мы рискуем и не всегда можем объяснить свой риск тем, кого любим.

Куда уж правдивее… Он почувствовал себя лицемером, когда сказал:

– Но она солгала им.

– И это тебя беспокоит.

– Очень. – Потому что он сам годами лгал Эйми о своей семье, и вот куда это привело. Он сорвал цветок гибискуса с куста, мимо которого они проходили, и принялся крутить стебель. – А тебя?

– Да, но… я понимаю, почему она сделала то, что сделала. Карлос не подпустил бы ее к себе, если бы она сказала ему правду. И я не думаю, что она приезжала только ради детей.

– Вот как? – Он покрутил стебель цветка.

– Куда больше времени Карла проводила с тобой, Джеймс. Она приезжала, чтобы увидеть тебя. Ты – ее сын. Сын, которого она считала умершим. Полагаю, в какой-то момент Томас все-таки рассказал ей о тебе. Можешь представить, что она почувствовала?

– Они не разговаривают друг с другом. Во всяком случае, не общаются регулярно, как это бывало раньше.

– Ничего удивительного.

Между ними пролетел бриз, насыщенный дождем и отяжелевший от соли. Наталия остановилась у подножия лестницы, ведущей на веранду, и повернулась к Джеймсу.

– Я полагаю, что ты любишь своих сыновей, раз не отдаешь их мне.

– Безусловно.

– Я говорила Карлосу, что так и будет. – Она коротко улыбнулась, потом рассеянно поскребла ногтем деревянные перила. – Карлос мне говорил, как нервничала Карла во время ее первого приезда в Мексику. Представь, что бы ты чувствовал, узнав, что твой сын жив, хотя ты сам похоронил его тело. Это сильное эмоциональное потрясение.