Король Руси - Михаил Ланцов

Менгли Герай боялся.

Он совсем не был уверен даже в победе против этого речного воинства. Хотя полагал, что янычары в предыдущем сражении нанесли Иоанну достаточно урона, дабы ослабить его в должной степени. Вон какие тучи стрел в небе были!

Но это – ладно. В этом вопросе он был просто не уверен и готов побороться. А что делать со степью? Ведь она пойдет только за сильным. И Иоанн таковым себя показал. А значит на сторону Тимур-хана перейдут колеблющиеся…

Король же сидел в Сарае так долго, поджидая Тимур-хана, с которым следовала и его собственная конница. Но совсем по другой причине.

Хан Большой орды сумел к Сараю подойти, имея под рукой всего полторы тысячи всадников. Степных дружинников. Но бедных и слабо снаряженных, так как орда не успела оправиться от битвы при Алексине и Крымского «замеса». Да и столкновение с войсками Менгли-Герая привели к определенным потерям. Так что лоб в лоб Тимур-хан пока еще не мог соперничать со степным войском бывшего крымского хана. Пока еще. Ибо от того начался отток сторонников, именуемый в просторечье дезертирством. Для раннефеодального общества, впрочем, обычное дело.

Но ждать Иоанн не мог, хоть и понимал, что месяца два-три и под рукой его союзника уже окажется тысячи три или даже больше всадников. Не самых надежных и верных, однако, сути это не меняло. Можно было выиграть войну простым ожиданием. Но это не поднимало его рейтинг силы. Поэтому выступил он не только по реке двумя пехотными полками при поддержке артиллерии, но и отправил с Тимур-ханом свою регулярную конницу. Всю, кроме той роты улан, что «ускакала» в Крым.

А ее у короля прибавилось. Не самой лучшей выездки и выучки, но прибавилось. К 1475 году он уже обязал Новгород, вместо городового полка, содержать по роте улан с гусарами и две роты аркебузиров. Рязань, Тверь и Владимир также были обязаны содержать по роте гусар и роте аркебузиров[75]. Так что, с Тимур-ханом выступили две роты улан и пять рот гусар, то есть, считай степняков, облагороженных и нормально вооруженных после поступления на королевскую службу. А это две тысячи сто вооруженных до зубов всадников под командованием Даниила Холмского на хороших конях, в ламеллярной чешуе и шлемах[76]. Да еще с обозным хозяйством. На их фоне Тимур-хан со своими сторонниками выглядел бедным родственником как численно, так и качественно.

Шестьсот конных копейщиков и тысяча пятьсот конных лучников. И если гусары были еще довольно слабо приведены к «регулярности», находясь пока на пути к ней, то уланы в полной мере относились к кавалерии развитого Нового времени. Они умели сражаться в конном строю, наносить таранный удар длинными пиками и в целом хорошо слушались команд, представляя собой «причесанный» аналог крылатых гусар Речи Посполитой века этак XVII. Разве что без кирас и без крыльев[77], да организованные по принципам века XVIII.

Понятное дело, что за один-два и даже три года не получить нормальной кавалерии развитого Нового времени. Но, учитывая, что те же уланы комплектовались исключительно из бывших дружинников, и среди них насаждалась строгая дисциплина с субординацией, то Иоанн сумел в этом вопросе продвинуться очень далеко и достигнуть результатов видных «невооруженным взглядом».

Именно эта кавалерия, формально подчиненная Тимур-хану и подошла к Сараю. Но к битве она не успела. А так бы под Сараем все и закончилось. Поэтому Иоанн предпринял новую попытку и выступил к Хаджи-Тархану. Но ему на стругах туда идти было день-два. А коннице больше. Поэтому он дал возможность ей передохнуть после долгого перехода и отправил вперед, обходить неприятеля по дуге. Так, чтобы он вновь не сбежал. И вот теперь, уверенный, что они уже обошли Ходжи-Тархан и заходят к нему со стороны Кумы, решился на атаку.

Струги короля, как и при Сарае, шли линейным строем в некотором отдалении от берега. Метрах в двухстах[78]. Чтобы по ним точно никто не мог достреливать из обычного в этих местах оружия.

–Пали!– Скомандовал Иоанн.

И заработали легкие полевые пушки, начавшие обстреливать укрепления янычаров. Видя новую диспозицию, он не спешил сближаться на выстрел аркебузы, опасаясь ответного обстрела из луков. А вот так – ядрами – пострелять по скученному за корзинами с землей неприятелю – самое то. Не то, чтобы это приносило большой урон. Но на психику давило.

Великий же бастард Бургундский Антуан, вышедший в этот поход вместе с королем, завороженно смотрел на это зрелище. Полевые пушки выстреливали, откатываясь по наклонным щитам, задранным сзади вверх. И скатывались назад. Расчет тут же бросались их обслуживать. Кто-то лез с влажным банником в ствол, дабы потушить остатки картуза и слегка остудить канал ствола, а кто-то осторожно плескал на ствол снаружи уксуса для охлаждения, дававший при испарении не самый приятный запах. Потом в ствол закидывали картуз, в котором был увязан и заряд пороха, и кованное ядро с пыжом. Это все дело добротно прибивалось. Через запальное отверстие, сделанное в специально впрессованной медной трубке, шилом пробивался картуз. Подсыпался мелкий затравочный порох[79]. Наводились. И стреляли. А потом по новой.

Без всякой спешки канониры Иоанна выдавали по одному выстрелу каждые двадцать пять – тридцать ударов сердца. Отчего небольшое количество орудий устроили там, на позициях янычар, настоящее шоу. Ядра без всяких усилий пробивали эти корзины с землей. И, в отличие от плетеных щитов, раскидывали их, превращая во вторичные снаряды. Поэтому каждое удачное попадание создавало целую феерию.

Прошло пять минут.

Укрепления янычар были все еще вполне приемлемы. Пушки стреляли хоть и с двухсот метров, но с неустойчивой платформы. Поэтому хватало и перелетов, и недолетов, когда во время качки, ствол либо опускался слишком низко, либо задирался. Но на психику янычар и их союзников, конечно, этот обстрел давил нехило. Они за всю свою жизнь никогда не были под таким плотным артиллерийским обстрелом.