Наследница порочного графа - Анна Князева

– Кто там?

– Лукерья Семеновна Темьянова.

– Зачем она здесь?

– Помогает мне разбирать архив.

– Да вы… Вы просто… – не найдя слов, Галуздин решительно двинулся к двери и, перед тем как уйти, с чувством сказал: – Зачем я только с вами связался!

Устроившись в зрительном зале, Дайнека совершенно не думала о концерте, за репетицией которого должна была наблюдать. В голову лезли разные мысли. События, люди, воспоминания мелькали калейдоскопом, мешая сосредоточиться.

Между тем репетиция продолжалась, и Рафаил Кожушкин упивался своей властью. Он самозабвенно творил, как Микеланджело Буонарроти, отсекая все лишнее. Так, режиссер прогнал со сцены партнершу Васильевой по дуэту Лизы и Полины из оперы Чайковского.

– Я буду петь одна! Спою не хуже двоих! – заявила певица.

– Это дуэт, Кира Антоновна! – воскликнул Кожушкин. – Или вдвоем, или никак!

Кира Антоновна слабо сопротивлялась:

– Эльвира Самсоновна умерла, а другого меццо-сопрано у нас нет.

– Земля будет ей пухом, – пообещал режиссер. – Продолжим репетицию!

На сцену выехала коляска с Темьяновой, ее катил какой-то старик.

– Нашли нового Грознова? Вот молодец! – Кожушкин обернулся на партнершу Васильевой, которая спустилась в зал и села у него за спиной. – Вот! Учитесь!

После этих его слов Кира Антоновна от души залилась слезами.

Темьянова и ее новый партнер начали играть сцену из спектакля Островского.

– Да как ты, погубитель мой, про сундук-то знаешь? – спросила Темьянова.

– Грознов знает все, – ответил старик.

Она трагически воскликнула:

– Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня.

Он:

– Сниму, сниму, – другую возьму, полегче.

Темьянова:

– Да я и без клятвы для тебя все…

Он:

– А сделаешь – так шабаш: вничью разойдемся.

Слева от Дайнеки кто-то сел в кресло. Она повернула голову и увидела Песню:

– Здравствуйте, Татьяна Ивановна.

– Это хорошо, что вы здесь. Как идет репетиция?

– Кожушкин знает свое дело.

– Да, он режиссер от бога, хоть и работал в цирке.

– Сюда из цирка тоже берут? – удивилась Дайнека.

– Куда же их деть…

К ним подошла незнакомая старуха:

– С вами посижу, я пока никого здесь не знаю.

– Садитесь, садитесь, – директриса указала ей на свободное кресло и представила Дайнеке: – Это Нина Сергеевна, с сегодняшнего дня будет проживать в нашем пансионате.

Старуха пригнулась и юркнула в свободное кресло.

– О! – воскликнула она. – Известная личность!

– Кто? – поинтересовалась Дайнека.

– Луиза Темьянова!

– Лукерья Семеновна, – уточнила Дайнека.

– По паспорту, может, и Лукерья, а в афишах писали Луиза.

– Вы знакомы?

– Один творческий сезон в Орловском драмтеатре играли, потом я уехала.

– Вот видите, – сказала Татьяна Ивановна, – теперь у вас есть знакомые, – она встала. – Вы смотрите, а мне нужно зайти в столовую.

Директриса ушла. На ее место пересела заплаканная партнерша Васильевой:

– Как же так, Людмила Вячеславовна? Вот так, взять и обидеть…

Дайнека спросила:

– Вы про Кожушкина?

– Про кого же еще?

– Он режиссер. Ему виднее.

– Но людей-то, людей зачем обижать?

– Вы, милочка, как будто бы в театре не работали… – встряла новенькая Нина Сергеевна.

– Я работала с великими режиссерами! И ни один их них… – возразила партнерша Васильевой.

– Не верю, – перебила старуха. – Все режиссеры – сволочи. Для них актер – это мясо.

– Зачем же вы так…

– Сказала как есть: режиссеры – сволочи, артисты – собаки, за роль перегрызут горло любому. Разве не так?

Партнерша Васильевой чуть оживилась:

– В чем-то вы правы… – Она переключилась на Дайнеку. – Вы присутствовали на прошлой репетиции? Знаете, какой был скандал?

– Где? – спросила Дайнека.

– За кулисами, возле гримерок.

– Что там случилось?

– Васильева плеснула водой в Темьянову.

– Почему?

– Не почему, а за что… Темьянова назвала Эльвиру Самсоновну старой барыней на вате за то, что она раскапризничалась во время дуэта.

– Я помню, – Дайнека не сдержала улыбку. – Васильева отхлестала вас веером. Но вы почему-то стерпели.

– Что было, то было… Повторю: Эльвира Самсоновна плеснула в Темьянову водой, тут и поднялась пыль до самого потолка. Темьянова – на Васильеву, Васильева – на нее. Ты, – кричит, – лучше молчи!

– Она кричала Темьяновой?

– Не затягивай, говорит, петлю на своей шее!

– Так и сказала? – удивилась Дайнека. – Это же текст роли Лукерьи Семеновны! – Она процитировала: – «Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня». Именно так. У меня хорошая память. Вас Кирой Антоновной зовут?

Певица кивнула:

– А еще она про Безрукова ей прокричала.

– Что именно?

– Я запомнила только одно: плохо, что он сам ничего не может сказать.

– Ничего удивительного, – убежденно проговорила Дайнека. – Многим жаль, что Безруков пока не в себе.

Сказав эти слова, она подумала: как странно, что человек, которого через несколько часов задушили, заговорил о петле.

* * *

После обеда Дайнека покормила Тишотку, потом они погуляли. Заперев его в своей комнате, она отправилась на склад, чтобы попросить халат для работы с архивом. Рассчитывала обнаружить там кладовщицу, но неожиданно для себя лицом к лицу столкнулась с завхозом.

– Что вы хотели? – спросил Канторович.

– Мне нужен рабочий халат.

– Вам разве положено? Ведь вы, если не ошибаюсь…

– Татьяна Ивановна попросила меня поработать с архивом, а там много пыли.

– Ага… Архив… Его, между прочим, я отыскал.

Чувствуя неловкость, Дайнека заторопилась:

– Ефим Ефимович, пожалуйста, дайте халат.

– Кладовщица на работу не вышла, – Канторович развел руками.