Когда она меня убьет - Елена Богатырева

Прошло три года. Однажды я вернулся домой и встретил взгляд, который мне был хорошо знаком, — так Вера смотрела на посторонних людей. Она смотрела на меня как на постороннего. Ее излюбленное высокомерие. Теперь и мне пришлось его примерить. Я, разумеется, в ту же минуту все понял. Про другого. Иначе с чего бы она так на меня смотрела.

Контролировать ее мне было очень сложно. Меня тогда повысили по службе и часто посылали в командировки, от которых невозможно было отказаться. То есть я часто отсутствовал. Она могла делать все, что заблагорассудится. А когда я возвращался, то чувствовал его запах. Как зверь чувствует запах врага. Он был везде. Не запах одеколона и не запах пота. Это был запах ее новой страсти, растворенной в воздухе.

Собственно — страсть, в этом была вся Вера. Когда мы встретились с ней, я даже представить себе не мог что за такой холодностью кроется. Но с самого начала чувствовал — знаете, так чувствуют люди, которые слишком близки…

Он оглянулся на Еву, мешающую ему высказаться более откровенно, облизнул пересохшие губы и снова устремился ко мне с горящими глазами, будто именно я мог явить некое утешение.

— Только в близости открывается та пропасть, которая разделяет людей. Что я? Я был обычным человеком. А Вера знала темные глубины, до которых обычной женщине никогда не добраться. Но дело было даже не в этом. А в том, что в минуты самой большой нашей близости я словно считывал то, что было у нее внутри. И меня не покидало ощущение, что вся эта страсть, так расточительно расходуемая на меня, предназначалась кому-то совсем другому. Мое счастье было таким, будто я его крал. Я чувствовал это с самого начала. А уж когда прочел дневник и оказалось, что даже не ошибался, — это был удар для меня. Странно все это — удар, хотя я все знал наперед.

И что я сделал, когда почувствовал этого другого? Как вы думаете? Что бы сделали вы? Что делали мои знакомые, их знакомые и все мужчины испокон веков? Каждый что-то делал, я уверен. Нельзя ничего не делать. Невозможно.

Но я не сделал ровным счетом ничего. Я затаился. Я понимал, что теперь, когда нашелся тот, кому предназначалась вся ее страсть, шансы мои равны нулю. Она обязательно уйдет. И мне просто хотелось еще немного пожить за счет своего глупого ошибочного счастья.

Нет, разумеется, что-то я все-таки предпринял. Это единственное что-то — было удовлетворение моего любопытства. Я узнал кто он. И удивился. С ее королевскими замашками, с ее высокомерием… Он был обычный мальчишка. С душком мелкого вора. Я позвонил знакомому, посмотрел документы. Отец с двумя судимостями, сам по малолетству — с неоднократными приводами в комнату милиции. Так, мелочь. Живет в старом частном доме, в переулке, на который надвигается город. Я выследил его как-то, шел за ним долго. Присматривался. Но ничего не понял. Мне казалось, что человек, забравший мою Веру, должен быть откуда-то из другого мира. Необыкновенным, респектабельным, как минимум, какой-нибудь экранный персонаж. Но передо мной был мальчишка, ходивший по моде того времени покачиваясь, вразвалочку, в старой куртке — всегда в одной и той же, и ветер гулял у него в карманах.

Я даже подумал, что ошибся. Свечку-то не держал. Может быть, и не он это вовсе. И стал искать хоть какие-то зацепки. Рылся в ее бумагах, в вещах. Вот тогда-то я и нашел дневник.

Первые страницы произвели на меня совершенно дикое впечатление. Не то фантастический роман, который Вера начинала писать по молодости, не то бред… Болезнь, шизофрения. Мысль о том, что Вера тяжело больна, некоторое время даже грела мне сердце. Если больна, то к чему мне терзаться? Да и о чем беспокоиться, она никуда от меня не денется. Никогда. Я помещу ее в больницу, где-нибудь за городом. В хорошую больницу или в санаторий и поселюсь рядом. А может быть, мы с ней просто поселимся рядом с больницей, чтобы врачи могли время от времени… Меня так грела эта мысль… Но где-то в самой середине, когда речь пошла о нашей с ней встрече, о ее детстве, о встрече с этим ее новым человеком, я ей поверил.

Я, юрист и член партии, человек с высшим образованием, поверил, что моя жена Вера пришла ко мне из другой жизни. И самое главное, поверил в то, что не ко мне она пришла. А к нему. Это все объясняло. И то, что она всегда была иной, не такой как все. Она была настолько опытнее своих подруг, что казалась старше лет на двадцать. Это объясняло и ее странный выбор, и то, что связывало ее с малозначительным мелким хулиганом.

Я прочел дневник залпом, за несколько часов, и положил на место. Потом лет десять жалел, что не сделал какой-нибудь копии или выписок. Может быть, я пропустил что-то важное. Что-то такое, что могло исправить все то, что произошло вскоре.

А Вера тем временем перестала смотреть на меня как на пустое место и часто по вечерам беседовала со мной о разных юридических делах. Говорила, что на работе у нее не ладится. Никак не может справиться с одним делом, понять, в чем там суть. Вопросы ее сводились к тому, может ли милиция во время задержания применять огнестрельное оружие, и в каких случаях это возможно, а в каких противозаконно. Спрашивала, в каких случаях они будут стрелять на поражение, а в каких — просто в воздух или, может быть, только для того, чтобы ранить…

Мне нравилось, что она снова проявляла ко мне интерес, я, хотя и имел намного более серьезный опыт в уголовных делах, все-таки много литературы перерыл, чтобы ответить на некоторые ее вопросы. Однажды вечером она даже соизволила заняться со мной любовью. Это было настолько неожиданно… Помню, я был не на высоте в тот раз, потому что думал только о том, как достану ее дневник завтра и прочту с чем связаны такие милости. Но это только сначала, а потом — забыл. Вздохнуть лишний раз боялся от счастья, которое на меня свалилось. Я даже допустил в свою закружившуюся голову мысль, что тот человек, за которым она последовала из другой жизни, — именно я. Я, а не он. И она вдруг по каким-то ей одной понятным критериям поняла это.

Он рассмеялся. Порылся в карманах, достал зажигалку, закурил. Понял, что сигарета, которую он мял в руках во время своего рассказа, безнадежно сломана, бросил ее прямо на пол, вытащил из пачки другую.

— Все эти хороводы вокруг меня она водила с одной-единственной целью — сделать то, что она задумала. Вы знаете, наверно. Не хочу об этом говорить. Никак не мог потом отделаться от мысли, что все это она — моими руками… Будто и у меня тоже руки в крови…

Он все-таки закурил, и, воспользовавшись паузой, Ева спросила:

— О чем вы говорите? Что такого она сделала?

Мужчина посмотрел на Еву, потом уставился на дым сигареты. Смотрел долго, с тупым выражением на лице. Потом ухмыльнулся хитро и спросил меня:

— Она не написала об этом? О, это не странно. Ей всегда хотелось сохранять хорошую мину, даже при самой плохой игре. Как похоже на нее. Если действительность не соответствует ее видению, перепишем ее. Например, начнем все сначала…

— Так о чем она не написала? И почему вы считаете себя соучастником? Вы-то что сделали?

Задав последний вопрос, я почувствовал что-то вроде страха. Может быть, этот странный человек и есть самое страшное из того, чего мне нужно было опасаться? Зачем я пришел сюда? Ах да. Ева была в опасности. Он забрал Еву. Но с чего я вообще решил, что визит к этому незнакомому человеку мне столь необходим? Судьба? Сейчас она вмешается и тогда… Он закончит свой рассказ. А потом… Убьет нас? К этому все шло? Именно так все должно было закончиться? Это было бы, пожалуй, даже пошло, если бы не было так страшно. Страх был настоящий, глубинный, ничего общего не имеющий с трусостью.