Божьи воины - Анджей Сапковский

— И что мне сделают? Что они могут мне сделать? Навредитьмне не смогут. Это Силезия! Здесь моя власть и сила! MaiorsumquamcuipossitFortunanocere[128].

— Quemdiesviditvenienssuperbum, huncdiesviditfugiensiacentem[129], — столь же классической цитатой парировал Стенолаз. — Неслишком возносись, святой отец. Поостерегись. Даже если решится проблеманеудобного свидетеля, следует подумать об окончательном завершении следствия,касающегося умыкания податей. И я имею в виду отнюдь не закрытие, а прекращениедела путем поимки и покарания виновного.

— По правде, — признался Конрад, — и я тоже об этом думаю.Если верить распространяемым слухам, на сборщика напал и собранное захватилРейнмар фон Беляу, брат Петра фон Беляу, гуситского шпиона. Рейнмар сбежал вЧехию, к своим дружкам-еретикам. Поэтому мы заманим его в Силезию, схватим иподвергнем следствию. Доказательства его преступления найдутся.

— Ясно, — усмехнулся Стенолаз. — Разве нужно что-то еще,кроме признания обвиняемого? А Рейнмар признается во всех преступлениях, вкаких мы его обвиним. Если достаточно долго уговаривать, признается любой.Разве что случайно умрет. Не успев признаться.

— Почему случайно? Мне кажется, совершенно явно и вполненормально, что Беляу отдаст душу в пыточной, как только признается в нападениина сборщика. Но до того, как выдаст место укрытия разграбленного серебра.

— Ах. Ясно. Понимаю. Но...

— Что «но»?

— Люди, интересующиеся судьбой этих денег, могут, боюсь,по-прежнему сомневаться...

— Не будут. Отыщутся другие неоспоримые доказательства вины.В доме сообщника Беляу при обыске будет найден пустой сундук, тот самый, вкотором сборщик вез деньги.

— Гениально. Кто будет этим сообщником?

— Еще не знаю. Но у меня составлен список. Что скажешьотносительно папского инквизитора, Гжегожа Гейнче?

— Но-но, не торопись, — насупился Стенолаз. — Излишествовредно. Я тебе уже сотню раз говорил: прекрати, святой отец, открытую войну сГейнче. Война с Гейнче — это война с Римом, этот антагонизм тебе может тольконавредить. Irritabiscrabrones, раздразнишь шершней. Хоть ты считаешь себя вышеи сильнее Фортуны и ничего не боишься, тем не менее тут речь идет не только отвоей епископской заднице. Воюя с инквизитором, ты показываешь людям, что,во-первых, меж вами нет единства, что вы разделены и враждуете. Во-вторых, чтоинквизиции можно не бояться. А когда люди перестанут бояться, с вами, попами,может и действительно случиться нечто малоприятное.

Епископ какое-то время молчал, глядя на него исподлобья.

— Сын мой, — сказал наконец, — ты ценен для нас. Ты намнужен. Наконец, ты нам мил и приятен. Но не раскрывай на нас слишком-то ужшироко свое хайло, потому как мы можем потерять терпение. Не щерься, ибо,несмотря на истинно отчую любовь, кою мы к тебе испытываем, мы, если вывестинас из терпения, можем наказать эти зубы выбить. Все. Один за другим. Сдлинными перерывами, чтобы ты мог насладиться угощением.

— А кто тогда, — усмехнулся Стенолаз, — разрешит проблемунеудобного свидетеля? Кто заманит в Силезию и схватит Рейневана фон Беляу?

— И верно. — Епископ задрал опончу, почесал волосатуюлодыжку. — Болтаем, болтаем, словно играем, а самое главное уходит. Закройдело, сын мой. Пусть тот свидетель исчезнет. Бесследно. Как исчез тот, которогодва года назад Гейнче выкопал в Башне Шутов.

— Решено.

— А Рейнмар Беляу?

— Тоже решено.

— Ну, тогда выпьем. Давай кубок. Да сначала понюхай, какойбукет. Молдавское! Я получил шесть бочонков в виде взятки. За должностьсхоластика в Легнице.

— Взяточничество при раздаче пребенд? Скверно, папуля.

— Взяток не дают только засранцы, потому что у них кишкатонка. Так что же, сажать на церковные должности засранцев? А? Коли уж мы обэтом заговорили, так, может, и ты хочешь какую-нито церковную должностишку,Грелленорт?

— Нет, князь епископ. Не хочу. Клир мне претит.

Сталеглазый, констатировал Вендель Домараск, сменил одежду,совершенно изменил внешность. Вместо сутаны, рясы или патрицианского дублета сегодняна нем была короткая кожаная курточка, облегающие брюки и сапоги. Не было видноникакого оружия, и все же он теперь выглядел наемником, переодевание прекраснокамуфлировало. В последнее время Силезия была забита наемниками. Требовалисьлюди, умеющие владеть оружием. Сильно требовались.

— Вскоре, — начал сталеглазый, — я исполню свою задачу. Икак только выполню, тут же исчезну. Поэтому я хотел бы попрощаться с вами ужесегодня.

— С богом, — magisterscholarum сплел пальцы. — До встречи влучшие времена.

— Хорошо бы. У меня есть последняя просьба.

— Считайте, что она уже выполнена.

— Я знал, да и убедился самолично, — начал сталеглазый посленедолгого молчания, — что вы мастер мастеров в деле конспирации. И то, чтодолжно быть укрыто, вы умеете укрыть. Полагаю, что сможете сделать ипротивоположное.

— Сделать так, — усмехнулся Домараск, — чтобы секретперестал быть секретом? Проинформировать и одновременно дезинформировать?

— Вы читаете мои мысли.

— О чем или о ком?

Сталеглазый объяснил. Вендель Домараск долго молчал. Потомподтвердил, что сделает. Но не словами. Кивком головы.

Из-за приоткрытого оконца долетал хор голосов учениковопольской колегиатской школы, декламирующих начало «Метаморфоз»:

Aurea prima sata est aetas, quae vindice nullo, sponte sua,sine lege fidem rectumque colebat. Poena metusque aberant, nec verba minantiafixo aere legebantur, nec supplex turba timebat iudicis ora sui, sed erant sinevindice tuti...

— Мудро писал великий Назон, — прервал долгое молчаниеприслушивавшийся сталеглазый. — Золотой был первый век, вечная весна мира. Нотот век уже не вернется. Прошел после него и серебряный, миновал и бронзовый.Теперь наступил век четвертый, век последний — железный, век стали, deduroestultimaferro.Последний век — это век крови и гибели. Выбралась на свет зараза всяческогопредательства. Вера и правда отступили пред войной, убийством и пожарами.Торжествуют предательство и насилие. Ужаснувшись того, что творится, покинулаземлю Астрея, последняя из божеств. А когда уйдут боги... Что тогда? Потоп?